пионов лепестки и сигаретный дым
одной подвластны сокровенной силе.
Крылатый бог придал движенье им,
и начертил изменчивость их линий.
Так пена замирает на песке,
так облака мгновений чертят профиль.
Вот так поэт от слез на волоске
в секунды создает и забывает строфы.
так незнакомки быстротечный взгляд
хранит в себе все встречи и разлуки,
всю жадность слез и облетевший сад,
горячку клятв, неподанные руки.
Так из окошка фортепьяно звук,
как ветку мокрой, пахнущей сирени,
я понесу всем обнаженьем рук,
вдыхая царство опьяненной лени.
Так бабочки мелькнувшее крыло
японским веером порхающим предстанет.
Восточной сказки дымное стекло
в фонариках по волнам уплывает.
И, вглядываясь в красное вино,
увижу в нем пиона лепесток.
Свеча сгорела. Дым летит в окно.
Рассветный луч несет крылатый бог.
Так что меня спасет?
Какая красота?
Цветы и птицы.
Кисть
легкой бабочкой,
вспорхнувшею с куста,
коснется
золотой страницы
И заалеют в вышине
все постигающие знаки.
Пион
в густом вишневом лаке
благоухает в полусне
на крышке маленькой шкатулки.
А в ней - столетий легкий дым,
и свиток в ней неопалим,
как в этом вечном переулке
осколок блюдечка Луны.
Но паутиной вяжут сны
мои озябшие ресницы,
мелькают, будто маски, лица
и призрачных видений рой
столбом кружится над водой
немого океана сердца.
Откроет маленькую дверцу
оброненный принцессой ключ,
и трепетный пушистый луч
погладит призрачные вазы...
Зажгутся черные алмазы
прозрачной глубиною глаз,
пробьют часы рассветный час,
резные передвинув стрелки...