цикл стихотворений

Иза Кресикова
               

          Бессмертия у смерти не прошу.
                Иосиф  Бродский               

        МЕТАМОРФОЗЫ 
                1
Бессмертия у смерти не прошу.               
Оно придет, как и у всех:  как  ветер,
 гуляющий, шурша,  по камышу,
по волосам живущих, по столетью.

Еще мы  превратимся в дрожь росы
на приземленном маленьком растеньи,
и кто-то ощутит прикосновенье               
дрожащей капли на ступнях босых.            
               
      Мы надышали караваны облаков, 
      и упадем дождем на землю в грозы!   
 Зачем просить! Вся жизнь – метаморфозы.
     Смерть от бессмертья так недалеко. 
               
                2          
               
                Поэту, который решил испытать
                свою судьбу ценою жизни.
    
Смерть от бессмертья так недалеко.
Лишь не скользить по спуску, смазав лыжи,
и не парить бесстрастно и легко,
лаская небом чуб свой рыжий! -

упасть в снега, в песок, в поток, в камыш!
Разбиться молча иль пропасть без воя!

Но надо твердо  верить, что ты - «рыж»,
а нет – песок засыплет с головою
повыше небоскребных крыш.               
               
      
                3

Мы живем – это значит, что мы умираем.
Умирая, живем, к неземным пробиваясь местам.      
В этом нашем аду мы находим узкую тропочку рая,
что так льнет милосердно к утомленным стопам.

И, ступая по ней, забываем, что временно живы.
И как счастливы мы этой жизнью смертельной своей.
Кто-то верит при этом в улыбчивость Будды и Шивы…
А нам верить завещано в  грустные нивы,
в одинокие звезды полей.

Всё идет здесь у нас колесом - к колесу - по колесам
 в сцепке жизни и смерти, и что
посильней и прекрасней – на эти вопросы
еще не ответил – зачем? – нам, бессмертным, никто…
             
                *             
         РЕМИНИСЦЕНЦИИ
               1
Двуликий март – последний вздох зимы.
Как страшен мир последнего предела.
Играет музыка – как будто нет чумы.
И Мери песнь еще не пела.

Эстрадный хохот. Вальсингам молчит.
Он был силен перед  всесильем смерти –
Всевышнему не возжигал свечи
в чумной ночи при лунном свете.

Но этот хохот! Как слова глупы
у этих песен диких пред толпою.
- Спой, Мери, не то я завою:
 как глухи в этом веке все, слепы…
   
             2               
Война. Война, Война, Война.
Вот и вся жизнь, окрашенная кровью.
И никакой не скрашенная новью
во все промчавшиеся  времена.

Конечно же, любовь то жгла нас, то мерцала.
И маленькие радости цвели.
Но счастья вольного так было мало.
За край плаща его схватить мы не могли.

И все ж мы жили – по судьбе, и зубы
сцепляли, из судьбы вытягивая суть,
чтоб заиграли медные нам трубы
когда-нибудь, когда-нибудь…


              3
Зачем ты говорил жестокие слова
и добродушных унижал, и слабых?!
И вот пришел потоп, и ливень был кровав,
и от твоей бесславной славы
на свете не осталось и следа –
нет ни тебя, ни их – лишь смертная вода
Какие-то очнулись города,
и ерничают серые поэты.
От слов холодных ощущенье льда
ползущего на бедную планету
и нет тепла у мира на краю.
Вольготно ворону и зябко соловью.

                ЛЮБОВЬ

Я тебя обнимаю не так, как я обнимала прежде.
Это любовь моя, чувствуешь, нынче в другой одежде-
мягкой, притертой к телу, привычной, послушной,
а не в той, что топорщилась, жгла, становилась душной.
И летел, как в пампасах, горячий безумный ветер.
А теперь обнимаю тебя, обнимаю пред ликами жизни и смерти…

               

              БЛАГОДАРНОСТЬ

Спасибо времени, оно
еще мне не совсем перековало голос,
и настоящий человечий голод
по Любви и Плач – всё это мне дано.

Друзья далёко.У другого края.
Остались там они, где слепота и спесь,
где друга презирают, улыбаясь.
А мне так больно и так стыдно – здесь.

Спасибо времени, оно
так пощадило мой негромкий голос,
оставив по Любви в нем голод
и Плача выковав звено.


                МАРТ 
               
               
   Ну что ты, Март,- к чему притворство! – Марс,
воюешь всё, без жалости всё хлещешь!
И солнце рыжее в нас целится, как барс,
и прячется злорадно и зловеще.

Что – Марс! Что –барс!Ты жизнь, мой друг!
Метафора её из слов природы.
Её неумолимый вечный круг:
обман, надежды,жажда, миг свободы.

Оранжерейная тоска и спесь гвоздик,
подснежников томительные брызги.
И алычи кавказской дерзкий крик.
Щенков и птиц копящиеся визги.

И снова сумасшедшие ветра
не изменяют ветреного свойства.
Хотя я точно из Адамова ребра,
но дух… - то ли избранничества, то ли изгойства.
               
ИЗ  ДНЕВНИКА  ПОЭТА КОНЦА  ХХ  ВЕКА
               
                1      

Хочу во всем быть с веком наравне.
Сентиментальности – не приведи, Господь! Ни капли.
Иронии на каждый стих мой капни –
на стих, который корчится в огне.

Ты милостив, и всё – как я хочу:
стихи грубы, безжалостны и кривы.
Но почему-то, кажется мне, - лживы.
В груди болит, и я во сне кричу.
               
               
                2

            СОЧИНСКИЕ  РИФМЫ

Эти южные рифмы
совсем не такие, как те,
что на севере диком
под гордыми стенами всходят.
Они и стыдятся               
в старинной своей простоте, 
и так не хотят
ни орать, ни ломаться по моде.

Они загорают на синем своем берегу,
и волны эвксинские древней питают их солью.
И южные  женщины
их, как подруг, берегут,
но снежностью
               вдруг 
                отпускают на вольную волю.
               
                *














                ПАМЯТЬ               
               
Память моя, ну какая же ты горькая.
Всё ворошишь обиды мои, проступки.
Я убиваю тебя, убиваю. Только
получается – лишь толку в ступе.

А потом просыпается такая лада!
И так ластится ко мне, так льстится.
И какая же эта сестра  твоя сладкая,
пить ее, пить взахлеб  не напиться!

Так и живем на краю земном – трое
на свете Божьем  и в интернете:
то толку, то пью это зелье чудское,
пока не развеет всё черный ветер.
               
               
                *