Я вернулся в мой город из черной тайги,
Из колючих объятий бабы-яги.
Где за сопку цепляются облака
И мошка заползает в рукав.
Там под дружной пилой падает кедр,
Там вгрызается драга в золото недр,
И по брегу резвистых искристых рек
Не варяг, не грек – бесконвойный зек.
Видел рысь на тропе, белку в дупле.
Зеки мне приносили горячий хлеб.
И кедровой поленницы банный жар
Льдом седого ручья остужал.
Что до ручьев, то они ничьи,
Харьюзовый хвост поперек струи,
Отраженное небо оживлено
В них каменистым дном
И петляньем воды, а вода – мягка,
И подолгу смывает мыло рука.
Изумрудно-янтарный варил я чай,
Вскипятив серебро ключа.
Я был счастлив там. Я был часть бытия.
Я пытал Патанджали под шум ручья.
Глядя в пламя костра, просыпалась во мне
Память Юнга, что жизни длинней.
Жизнь таит в себе смерть, точно рыбу вода.
Там струится змея по медвежьим следам,
И, считая курумник в холодных белках,
Растворяешься в облаках
И… Оставшись живым, вспоминаешь потом,
Как хрустит под незримой ногой сухостой,
Понимаешь, питая огонь до утра,
Зороастр был прав.