* * *
Когда я наливаю жизнь мою
В стакан с пузырчатою колыбельной
Снотворного,
Бывает, успеваю
Взлететь и распахнуть
В горячечную бездну твоего
Ненасытимого отчаяньем молчанья
Тугие абрикосовые ставни
Всенощной понимающей тоски,
С подбитым глазом фонаря,
Царапающим кожу стен
Змениными проекциями веток,
Вступая в долгий поединок...
Неистово горит клинок зрачка,
Взыскуя смысла в тонком переходе --
Проникновенья света в тень:
Как полнокровный звук
Наивно попадается на крюк
Пугливого чахоточного эха,
Как зарождается из смеха
Симфония рыдающей груди,
Как за спину уходит то,
Что брезжило неясно впереди...
Как медлеенно в болезненную глину
Из пальцев нерестящихся Родена
Текла по каплям жизнь, а то лавиной
Неслась, чтоб вечность изваять из тлена?
Как двое, пред которыми терялись
Миры, пространства, существа,
Объятья разомкнув слегка,
Теряются в окаменелой мгле
Глухого первобытного туннеля
Стремящейся к соитию вражды?
Где, у какой звезды,
У берегов какой реки
Найдут скитальцы-двойники
Ликующее воплощенье
Великой грезы о зените,
Где разум расточителен, как сев
Струящейся реки наитий...
Наверно, камни той реки
И есть скитальцев позвонки,
От вечного истока -- к устью
Устлавшие незримо дно
Смиренной наготою грусти.
Запоминай теперь одно:
Разорван горький круг распада
По сей предел земного ада,
На краешке сознанья-сада
Мечта
Вновь жадно обретает
Всю выпуклую боль сбыванья!
1990.