Были покаты Его серебристые склоны,
И был внутри хрупкий притихший огонь.
И была у Него любимая белая скрипка,
Чтобы петь на ней о Вселенной
И слушать в ответ размышленья пространств.
А еще была у Него серебряная корона,
И покоилась она на вершине,
Озаряя собой несказанные миражи.
А у подножия Его плескались грезы,
Ласково баюкали журчанием волн
И клубились нежно лучистым туманом,
Отстраняя рожденный взор.
Но однажды, в день заветный, Он дрогнул.
И задрожала земля далеко вокруг.
И взметнулся огонь изнутри Него,
Безудержный и беспощадный,
Взметнулся в хрустальное небо.
И выливалась лава.
И летели осколки склонов.
И молнией вспыхнула белая скрипка.
И корона растаяла, и стекала на землю,
Серебром своим мешаясь с лавой.
И рассеялись грезы.
А потом застывало зыбью,
И, покачиваясь, твердело,
Задевая, порой, уцелевшие струны.
И замерло вскоре, смятенное,
Вечным порывом улетающего огня.
И больше не было в Его царстве покоя,
Потому что не было Его Самого,
Как и царства Его, отныне.