Студёным вечером февральским,
Под козырьком от снега прячась,
Стояли мы на остановке
В час "пик" автобус дожидаясь.
Вдруг появилась странная старуха,
Шла, никого вокруг не замечая,
Косынка, сбившаяся с уха,
И вылезшая прядь седая.
Глазами чистыми, как у ребёнка,
Всех оглядела, кто стоял на остановке,
"Что, мёрзнете, хоть и в дублёнках?
А муж мой, вот, погиб на фронте...
Зимою, помню, шли с работы:
Надолбы делали, траншеи,
А дома уж лежала "похоронка"...
И судорожно ворот дёрнула у шеи...
"А эти шофера, я знаю!
Бездельники, за что им деньги платют?
Они в кабине никогда не замерзают,
Они не знают, как зимою дети плачут."
Неловкость чувствуя и жалость
Толпа на остановке чуть смешалась.
Кто стал в портфеле рыться деловито,
Один дородный мужичок взглянул сердито.
"Что смотришь, милай? Мой младшой дитёнок,
Так плакал криком, оставаясь дома...
Вот и автобус, я же говорила:
Тепло шофёру, ишь, какой детина!
Ну что ж, езжайте, дай вам Бог удачи,
А я пойду.. Мой маленький всё плачет...
Всё плачет, плачет, холодно ему,
Лежать в земле, без мамы, одному..."
Задиры-воробьи галдёж подняли, склоку,
Старушка, роясь в сумке, где был хлам,
Ворчала им, пытаясь быть суровой:
"Погодь немножко, крошек дам!"
Толпа вливалась в двери торопливо,
Спеша места удобные занять,
Она ж всё плакала. И птицам говорила...
Кому ещё про боль ей рассказать?