Деревенея с каждым днём,
я пил настойку
садовых запахов,
терпя их злую терпкость.
Мне откупали по утрам
святую дерзость
спать нагишом в чужой
прожжённой жёсткой койке.
По кляксам слив
определяя время года,
я не стремился плыть
периплами Орфея.
Луна текла над садом,
корчась и алея.
Стояло время на пороге
прямо, гордо.
В безукоризненном покрое предыханий
скрывались формы
безупречного призыва.
И панорамами
Босфорского пролива
переливались
грани
брошенного
камня.
24.12.2003