Ночка выдалась та еще.
Впрочем, иной и не следовало ожидать.
Я не верю приметам. Когда дорогу перед носом перебегает оголтелая черная кошка, я спокойно двигаюсь тем же курсом. А когда не то с небес, не то поближе на плечо откровением шлепается птичья какашка, я не тороплюсь прикупать новый кошелек.
За единственным исключением.
Если на площадке у лифта я зрю вожделенно прижмурившиеся физии соседей с 9 этажа со товарищи обоего полу. Если слышу мерный перестук-перегряк некогда возвратной, а теперь безжалостно отдаваемой мусоропроводу тары с гордым именем «пушнина».
Значит, ночь будет не только нежна. И не сколько. Она не зашепчет. Завопит, завоет и ногами застучит.
Но… всему свое время.
Правду говорят о русском «авось». И как тут не иззавидоваться, на туманных альбионцев глядючи? На их традиционную размеренность, искушенную педантичность, вековое умиротворение. Что ведь стоило, прекратив разброд и шатание по квартире, нырнуть в постельку, пусть и слишком теплую от извечной летней духоты? Тогда еще, когда аборигены и варяги этажом выше только предвкушали действо, только суетливо носились из кухни в гостиную и обратно, только наливали по первой и дай бог не последней… И нечего было, увлекшись процессом созерцания, констатировать привычно – а растет, растет благосостояние русского народа хотя бы в части работников сферы обслуг! И умиляться, как с чувством, с толком, с расстановкой воплощается тем же народом проевший плешь рекламный слоган: «Надо чаще встречаться!»
Но порядок, последовательность превыше всего!
Первой нарушила молчаливое очарование ночи кошка Лиза. Натуральная ослепительная блондинка, соседская ангорка уселась на перилах своего балкона, оборотив тоскующую мордочку к моему окну, томно жалуясь на нелегкую женскую долю.
И как же я ее понимаю!
Ее сетования родились не на пустом месте, а скорее на пустом одиноком существовании. А в это безрадостное кошачье одиночество вложена и моя полновесная лепта.
Кто, как ни я, хозяйка жгучего брюнета, чистопородного русского «дворянина» с царским именем Василий (а послушать того Ваську, так и выходит – я его полновластная собственность) посчитала, что в городе на 8 этаже коту вовсе не масленица. И без зазрений, угрызений, правда с легким смятением и пребывающей скукой, отправила кошалота в родовое поместье, сельцо Ковыльное. Поближе к свежим мышам, парному молоку, валянию в душистых, прогретых солнцем травам. Под теплые сытые бока степенных деревенских матрон в оренбургских пуховых кошкоштанишках. Для встрясок (чтобы мышей не разучился полавливать) в обществе хищных долголапых тигровых красоток. Живи-радуйся, Кошобланкин!
И этакого вероломства, такого беспардонного вмешательства в Лизаветину судьбину нет теперь кошачьих сил выносить!
Оттого и стонет, оттого и рыдает ее трепетная душа, переворачивая походя и души тех, кто вовремя не забылся, не уснул.
Короче, мою!
Спев о том, какие мужики козлы, бабы дуры, возмяукав «я докажу», «я отомщу», «о, вы узнаете!» Лизанька ласточкой прыгает с перил, брезгливо отряхивает лапки, будто воспоминания о неверном коте и его ненавистной хозяйке нависли на них тяжким грузом, фыркает, чихает. И вспомнив, что плачено за нее не какой-то деревянной туфтой, а зеленой штатовской капустой сорта «Баксовка раннеспелая», гордо неся чистопородную головку, удаляется, грациозно семеня лапами… Попомнишь, стало быть, свекруха-разлучница! Локти искусаешь – этаку паву проворонила!
А наверху… Застолье набирает обороты. Разгар, разгон. Тосты перемежаются здравницами, гулом голосов. Здоровый чавк, жизнеутверждающие звуки «чок-звяк-клюк»…
Тем временем, взбудоражилась и завозилась чета попугаев. Кошка постаралась на славу, внесла в их и без того чуткий птичий сон долю смятения, плюшку сумятицы.
Попискивание, перьевой шелест, переминание, перепрыг с жердочки на жердочку. О, это нас, людишек, белокурая бестия легко обманет, разжалобит причитаниями! А птиц – врешь, не проведешь! Они-то знают, как обманчива Лизкина ангельская внешность, какая силища сокрыта в мягоньких лапках, какова кошачья хватка. Испытали. Опытным путем. Набегала на манер монголо-татарского ига.
Вот уже и не пищат, скрипят телегой немазаной.
Включаю свет. Двуглавый орел в мини-исполнении. Носами в крыло. Причем Яшка зарылся капитально, лишь глаз обиженно поглядывает, превратившись на свету в точечку. С укоризной – эх, мамка, что ж ты эту гадину четвероногую, хвостатую слушаешь, за шкирку бы ее да в полеты не во сне, а наяву, типа – мы дети Галактики…
Молодка Мария, озорно избочась, косит пречерным глазом-пуговичкой:
« Что родная, опять нет отдыха-покою нам с тобой, то ли еще будет, ой-ей-ей…»
Рассказываю птицам, какие они хорошие, любимые, дорогие (так, в целях поддержки их коротеньких птичкиных штанишек), как мы дружно скажем всем окрестным кошачьим «но пасаран» и покажем страшную собачью мать… Добиваюсь, наконец, тишины и успокоения, в чем немалая доля и укрывшего клетку махрового полотенца…
Удаляюсь на диван. Попутно уверясь, что завтра опять не без дождя. Попугаи – что барометр. Еще ни разу не ошиблись. Вот кого бы надо зачислять в штат метеослужбы!
А верхи-то, верхи! Они вступают в фазу противоречий с низами! Низы хотят жить по- новому, т.е. как бы лечь и как бы выспаться. А верхи уже не могут управлять растущими потребностями и разгулявшимися эмоциями…
И сдвигаются столы, растаскиваются по углам стулья, ползут, грохоча, диваны…
Импровизированная танцплощадка, настойка аппаратуры… Раз-раз… мы снова вместе, друзья! Народ до танцев охочий плясать хочет! Цыганочку с выходом! На соседские, по ночам такие чуткие нервы…
А погода пытается соответствовать! И вот застой и безветрие сменяются шумными дуновениями. Потянуло крепким сквозняком. Захлопали открытые оконные рамы, разбужены форточки. Предвкушая бурю, подпрыгивают в восторге подоконники…
Дверь в комнату начинает бесноваться, а что же она, серая что ли?! Ходуном ходить, подплясывать, торопя верхи, подзадоривая – ходи хата, ходи печь, хозяину негде лечь!
Вскакиваю, чертыхаясь. Закрываю проказливую любительницу острых ощущений на шпингалет. Дверь тихонько вибрирует, обиженная, но не сломленная духом…
Над головой подозрительное затишье…
В голове – предательская мысль. Озарением! Передумали плясать, разошлись?!!!
Зарождение в истомленных глубинах сознания звука «вау!»…
Но! Не зря прозорливые братья – славяне, ныне самостийные, сочинили поговорку – не кажи «гоп», пока не перескочишь!
*****
И философствовать подолгу вредно, ибо промедление сну не подобно…
Едва умостилась я на диване, как тишина взрывается мощным Пугачихинским рявком:
- Здравствуй, девочка, секонд хэнд!
Хо-хо! Ты жива еще, моя старушка? Я тоже… Кто же кого приветствует?…
И понеслось!
- За таблетку, за таблеточку, сняли нашу малолеточку…
Ох, и горазды визжать наши женщины! Как же мы умеем раскрепощаться, разворачиваться телом и духом, и вот уже печали за темною водой… Мужиков еще и слыхом не слыхивать, а слабые создания, как водиться, впереди планеты всей.
Однако, как бы не радовала эмансипация, помноженная хотя бы на такую феминизацию, а препротивно же они визжат! Пугачихи уже и не слыхать…
В голове стадом удирающих с пожарища слонопотоамов проносятся мысли-ассоциации: работающая по полной выкладке пилорама, сигнализация, снятая с «гоп-стопа», сирена ну очень скорой помощи и почему-то затесавшаяся в эту теплую компашку концовка древнего анекдота: «Манька, вытащи левую грудь из борща!».
За стеной, в супружеской спальне, покинутой мною, как казалось еще недавно, хитро-тонко-продуманно, спасительно от ночной жары, а на поверку - страшно тупо и неосмотрительно, заворочался господин Суп. Ага, уж если и его проняло, гулянье удалось на славу!
Рып-рып (повороты на ложе чреваты и непредсказуемы, сексодром запущен в эксплуатацию еще во времена торжества соцреализма)… плюх (лапки спущены в тапки, попадание в десятку, армейский опыт афганца и погранца)… шлеп-шлеп-шлеп… вяловато так поплелся, на автопилоте знать…
- Ты помнишь чартер на Ганновер? – грустит в тоске бард-одиночка эй-он там-наверху. Соседи не вторят. Либо мучительно вспоминают, что такое чартер, либо где Ганновер, а может быть и все вместе.
Зато Супчик точно знает. Итак, чартерный рейс в сортир общего пользования.
Сдал товар. В жидком эквиваленте. Чарующие звуки воднобачкового инструмента. Трюх-трюх-трюх. С заходом в ванную такого же пользования. Товар принят, эквивалент соответствует саннормам… Рада за Супа, он своего не упустит! Спокоен как танк при въезде в Термез.
Я даже берусь предсказать от скуки (соседи банально пляшут, утробно поухивая и покрякивая , ничего нового и познавательного)его дальнейшие шаги:
-Кхек-кхэк (тэкс, курить захотел), шлеп-шлеп-шлеп, щур-шур-шур (сигареты в кармане достает), писк балконной двери… Минуты через три – топ-топ-топ (по-молодецки, уши не успели опухнуть!), рып-рып-рып (сел на ложе), плюх-шлеп (тапки сброшены, тапок больше нет), рып-рып-рып (на правый бочок, ко мне через стенку поближе) и…
хр-хр-хр- фиу-хр-хр…
Вот так всегда - предсказуем, прогнозируем, но твердо стоящ на ногах. Умеющий заснуть в походно-полевых условиях… Э-хе-хе… А жены, стало быть, пушки заряжены…
- Я не знаю, где еще на белом свете есть такая же… и тут певца – романтика заедает на полуобороте, и теперь не узнаем мы, соседи, что он имел в виду. Я догадываюсь, что он нас, соседей, собственно и имел. Где еще найдешь таких альтруистов и доброжелательно настроенных сожителей? За всю вечеринку – один полузадушенный выкрик из района шестого – пятого этажа:
- Я милицию шаз вызову…
Ха-ха-ха! Наверное, сам испугался. Или от смеха лопнул над несуразностью ляпнутого!
Заткнувшегося соплиста группы «Браво» спешно меняют на Филипка. Киркорыча. Не взирая на пословицу про коней на переправе. Кто их уже помнит, эти народные перлы?
Когда веселие приперло?
И снова в пляс. Да так, что на стройках и сваи не заколачивают. А как же по-иному:
- Мне мама тихо говорила…
А маму русский народ чтит, привык слушаться с таким же рвением, как к ней и посылать…
В порыве и упоении, выделывая курбеты и пируэты, какой-то особо выдающийся танцор (и не мешает, вишь, ему ничего, ох и врут наши пресловутые пословицы!) задевает ногой за батарею. Благо лето, система отопления пуста. И это радует. Ибо нога танцора тяжела. Метка. И не совсем уже послушна.
И пошел звон по всей Руси великой!
И внял ему всяк сущий, свой нос везде сующий, очумелые ручки тянущий…
Как же много оказалось по стояку неспящих! А таились, прикидывались, милицией малодушно грозились…
Постучали, побренчали, эхо погоняло, поотражало…превратило уже и в мотив типа «Семь-сорок»…
Ого, уже и обнялись наверху, хороводы по-еврейски водят!
Неисповедимы дела твои, Создатель!
*****
Но не зря мы почти столетие жили по плану. Не опозоримся и теперь!
Так-так… Строительные работы произвели? А как же!
Экскурс к древним и не очень грекам сделали? Еще бы! От сертаки до сих пор не высохли ср… седалища!
Еврейство оплакали? Ох, обрыдали, чуть ноги не оторвали…
И что? Правильно, теперь необходимо подавить окурки. Минздрав не устает предупреждать!
- … только черному коту и не везет…
А вот это чистой воды брехня и провокация! Ваське несказанно повезло, вражеские, хотя и мягкоголосые сладенькие «докторы Ватсоны»! И мне вместе с ним, впрочем!
В темноте я на ощупь жму свою руку в дружеском порыве и поздравляю себя с выверенным решением. Песня про кота действует на Василия не хуже пресловутой красной бычьей тряпки. И если ночная соседская смута к завтрашнему дню развеется как сон, как предутренний туман, то концертный номер разгневанного мурлыки обречен на вечную память. Такая у соседского народа избирательность, любим мы братьев наших меньших, иногда и со знаком «минус».
Вот, давим на совесть, чтобы не было возрождения. Из пепла… Привыкли докторов всех мастей слушаться, как отцов родных…
Тьфу ты, массовый порыв – великая сила! Мои ноги как-то подозрительно подергиваются. Ну, умирать мне еще рановато, есть еще дела и дома и за пределами, следовательно…
Ничего и не следовательно! Нечего было углубляться в систематику и копаться в ощущениях. Хотели ноги в пляс, нужно было и отдаться ритму! А теперь… теперь один из «докторов», скорее всего «главврач» на предпоследней, щемящей сердце ноте, вырублен недрогнувшей рукой. Док сделал свое дело, док может полежать чуток в отрубях. Верхи захотели с устатку перейти к забытому застолью. Подкрепить силенки. Оно и понятно…
Лихорадочно взбиваю отощавшую подушку. Коконом заворачиваюсь в простыню. Похолодало-то как! Пока 9 этаж отрывался по полной, дождь уже успел пролиться, ночь близится к рассвету, звезды бледнеют. Петух полусонный хрипло кричит в частной застройке, умудрился-таки вставить свое заветное петушиное слово…
Надо успеть, надо не ударить сном о бессонницу, пока установилась относительная тишь да гладь!
Баранов посчитать? Старо придание, да спится с ним с трудом.
Тогда миленьких слоников, что ли? Вот первый высовывает из-за угла комнаты свою крупногабаритную голову, вот выходит во всей своей красе, и пошли-пошли цепочкой, держа друг дружку за морщинистые хвостики…
Ба-ба-ба, так и не слоники вовсе, а старые знакомые – слонопотамчики. Этакие таксы слоновьего мира, приземистые по гиппопотамски, прищелкивают копытцами – айн, цвайн, драй… ан, цвай… Цурюк! Ахтунг-ахтунг! Шнелля!
И убежали, легки как примы-балерины Большого Театра… А все почему?
А послушные животные, умные! Им сверху приказали:
- … беги от меня, беги, пока не поздно, а-а!
Они и рады услужить! Им и два раза повторять излишне. Чуткие хоботные создания. Прямо как мой многострадальный сон.
Ага, подкрепились натощак, продолжим наш незабываемый вечер! Который плавно перетекает в утро…
Побегайчикову тему с блеском продолжают «татушки»:
- нас не догонят, нас не догонят…
И учащенное дыхание, и всхлипы полустонами не то удовольствия, не то отдышки…
Догони теперь моих потамчиков, попробуй!
А показательная песня! Они там что же, расходиться удумали?!!!
В замке входной двери тихонько поворачивается ключ. Деликатно, бережно…
Сберегая мамины чуткие нервы.
Явилась, гуляка!
Чуть пискнув, открывается дверь. Малюсенькой щелочкой, в которую просачивается бесплотным духом моя дочь. Будешь тут плотным! Любовь-морковь, помидорная завязь, ботинки и не думают жать… Так крадется, так старается не зашуметь, будто всех домочадцев сморил сон богатырский.
И где ж ему взяться, если все богатыри и богатырши наверху скучковались?
По низам – одни « не мы…»
Мама не спит, доченька! Мама на посту, бдит, озирает окрестности. И только теперь догадывается, что вина «верхних» не столь глубока. Даже если бы там сидела Фея Сонного Царства и навевала дрему, спихивая вниз комья снов, мама вряд ли бы угомонилась… Пока ты не открыла дверь.
Потянувшись рукой за голову, нащупываю будильник, надавливаю на пупышку подсветки, высвечивается – 04: 24.
Сильна дщерь, однако! Я, конечно, пропустила мимо ушей вечерние уверения возвернуться не позже 12 – половины первого. Но это! Превзошло все мои ожидания…
Я понимаю, время относительно, великий Энштейн, теория, практика опять же всеми руками и ногами цепляющаяся за теорию, когда ей выгодно. А впереди маячит значок бесконечности…
Подавляю в себе мерзкое желание пойти и выплеснуть правду-матку в личико беспечной девчонки. Круто замешанную на ехидстве. Настоянную на пугливом ожидании. Подошедшую на дрожжах соседского бесшабашного ночного бдения…
Она счастлива, влюблена, вон как летит в свою маленькую спаленку, еще недавно бывшую детской, не касаясь узенькими стопами пола…
Она даже не слышит того, что слышу я. Сообща с другими обитателями нашего карточного домика.
И это хорошо!
- Мама, ни о чем ты не жалей
Далеко до осени твоей,
Мама, далеко до сентября,
Просто стала взрослой дочь твоя…
Спасибо, тезка! Ты своим хрипловатым голосом с восточными пряными предыханиями сказала мне правду. Спасибо!
И вот теперь…
- Ой, мороз-мороз! Не морозь меня, не морозь меня-а-а-а…
Завели мужики голосами разъяренных медведей-шатунов. Которым нечего больше терять.
Проснулись наконец-то! А то все на женской тяге, все на нашем неувядающем энтузиазме и долготерпении!
Давно пора. Да и что не говори, как не пой, а русский народный репертуар заткнет за пояс любую попсятину. При любом раскладе, в любом застолье свои корни русский человек найдет, пусть даже и на дне бутылки!
А по мне, так и по хрену мороз! Теперь я свободна, как птица. И не далее, как сей же минут намереваюсь отправиться в …
На лестнице какой-то характерный шум. То ли поезд запоздалый по рельсам грохочет, то ли сеча началась ратная…
Ну да, закономерное явление. Драки ведь еще и не было. Простой, хорошо организованной, с блеском и темпераментом исполненной русской драчки. От избытка чувств.
Звуки замешиваемого крепким пекарским кулаком теста.
Ух-ух-ух- бух-трах-а-а-а – мать твою… бу-бух…
Тело поехало по ступенькам. Ага, вот отчего паровозик прислышался! Гремя ребрами на стыках и пошуршивая суставами, тело съезжает поближе к матушке-Земле.
Как бы давая всему честному сборищу понять – домой, пора домой!
Сборище свистит и улюлюкает… Рукава еще подсучены. Есть еще и порох и ягоды…
А меня с дороги не свернуть! Я намеревалась отправиться в объятия Морфея, туда и попаду, во что бы то ни стало, кто бы там не разъезжал по лестничной клетке ж/д транспортом , не матерился сапожником и не печатал удары кулачным бойцом.
И я плыву в твои руки, дедуся Морфей! Объятия сжимаются, крепче-пламеннее, ну и пусть они отдают корой волшебного дерева Йохимбэ, пусть прерывисты и недолгоиграющи, скоротечны… Мне уже все равно.
*****
И снится мне…
На службе ЧП. Бунт машин. Компьютерный разум отказывается служить человеку.
Не воспринимает пароли, не грузит задачи, зависает и отказывается сотрудничать.
Спасти ситуацию могу только Я! (охти мне, и где эта траченая молью мантия величия, попасть бы с первого раза в рукава…)
И вот это самое Я, потея от напряжения, бледнея от непосильности взваленной ноши, кричит коллегам – меня зовут совсем не «золотые пятки». Типа – отвалите вы все на фик, не пойду я к программистам, ишь, салагу нашли. Но коллектив неумолим, как палец с древнего плаката «А ты записался добровольцем?». Как зашедший на таран самолет летчика-героя. Как рок, возомнивший себя злым. Он изрекает короткие рубленые фразы-слоганы, набившие оскомину, навязшие в зубах, но оттого-то и живучие и здравствующие:
- Кто, если не ты?
- Ты должна, нет, ты просто обязана!
- Мы надеемся только на тебя…
И вот уже, сверкая драгметалловскими пятками, я бегу в логовище программеров.
Предчувствия ее не обманули. Меня то бишь!
На дверях аршинными буквами написано: « Мы ушли всем отделом в отпуск. Все вопросы – по возвращении. Удач и творческих успехов во всех ваших начинаниях!»
Что и требовалось доказать!
И вот уже, приволакивая бесперспективные и сразу ставшие утильными пятки, я плетусь на суд родного коллектива, со страхом ожидая расплаты. За несодеянное.
А мстя его, как водится, бывает жестока!
Проползая мимо стоящего меж становищем программистов и нашей счетной явкой офиса судебных приставов я замечаю некую несуразицу.
На улицу вынесены белые легкие столики, ажурные пластиковые креслица. Над ними призывно раскачиваются зонтики летней веселенькой расцветки.
Мираж в пустыне моего отчаяния? Галюники, глюки, шутки утомленного разума? Кафешка… просто кафешка под небом голубым…
И под яркими зонтиками, втиснувшись в креслица, довольные рожицы сотоварищей-сослуживцев из родственной службы…
Машут ручками, демонстрируют запотевшие бокалы, полные живительной влаги, тянутся в порыве почин-чинкаться…
Напрасные потуги! Меня с пути пройденного никто не развернет!
Я бегу навстречу неприятностям, с твердой уверенностью, что лучшая защита – это нападение. Ох, родной коллектив, попляшешь ты у меня!!!
Но все сильнее настойчивый звук, все громче, все объемнее. Он сверлит мозг на какой-то высокой, неумолимой ноте… И я понимаю, что опоздала. Мне некуда больше спешить. И не к кому. Железо окончательно вышло из-под контроля…
Я вскакиваю в испарине. Понимаю, что я дома, на старом диване. Что уже утро.
Но звук?
Это будильник, простой электронный будильник, а звук малознаком оттого, что я позаимствовала его у дочери. Привычный остался в спальне у Супчика.
И он надрывается вот уже десять минут. Завела я его ровно на 6 утра…
Ровно через час я ухожу на работу. На площадке около мусоропровода личность бомжеватого вида с отрешенностью философа-стоика отправляет пустые бутылки в последний путь. Отверзнуто жерла мусорной трубы. Желоб ждет бобслеистов.
И вот двойкой парной покатили со свистом водочные бутылки. Пивным – готовность номер один…
Товарищ занюханного вида увлечен сим действом не хуже ослика Иа из популярного мультика. «Входит-выходит» заменяется по ходу спектакля на «влезет-не влезет», «не влезет- все равно протолкнем», «поедет-не поедет», «анологично…»
Я понимаю – ко мне с моими претензиями типа : «А вы могли бы для прогулок подальше выбрать закоулок?» что в переводе на доступный язык звучит примерно так:
«А не пошел бы ты, керя, со своею тарой на свой этаж к трехлитровой матери?» он останется глух и слеп. Он же мужчина. Не может он делать два дела одновременно. И точка!
Тяжело вздыхаю, жму кнопку вызова лифта. В шахте – тишина, никакого движения.
Новоявленный сосед оборачивает ко мне счастливое лицо. Глаза по пять копеек. Старых, доперестроечных. Выдыхает, чуть не свалив меня с ног перегаром:
- Лифт не работает! Его ночью Кабан с Ломом ухайдокали!!!
Да ясен хрен, коли такие кликухи у ребят, сам Бог им в помощь!
Приходите к нам почаще лифты ломать, так и до здорового образа жизни нам, избалованным цивилизацией жильцам недалеко!
Спускаюсь пешкарусом, на голом энтузиазме и желании не опоздать на любимую работу.
На первом этаже картина, достойная вызова спецов по таинственным кругам на полях. Только объектом приложения усилий стали перила лестницы.
Не Кабан ли с Ломом и здесь успели?
Похрустывая осколками того, что вечером еще называлось «стеклом входной двери в подъезд» я выхожу на стартовый рубеж.
Светило дневное на месте. Ветерок присутствует, лениво перебирает листву мало запылившихся этим дождливым летом деревьев.
Передо мной привычная дорога. На восток, навстречу солнцу.
Чтобы солнечной батареей зарядиться его нескончаемой энергией.
И пойти по жизни с высоко поднятой головой.
Что еще нужно человеку для счастья?!