1.
Играющий с эпохи Псамметиха
Углами скул пустыни детский смех...
Б. Пастернак
Ошеломлённый нашим смехом,
впадает в спячку мегаполис.
Нам остаётся, человек мой,
успеть на самый скорый поезд,
попутчиков найдя мгновенно...
Из облаков взбивают пену
весельчаки: икары, илы,
курьеры-ангелы с мешками.
Мы сотни лет не говорили.
Теперь – мы говорим с богами.
Сюда заманивало пламя,
своей агонией поило,
огнём, согнувшимся под ветром,
вином в бокале узкобёдром,
строками-каплями из Гёте
и жидкой пулей из беретты,
не оставляющей на коже
следов, одни лишь – опечатки...
Ошеломлённый нашей дрожью,
пройдётся ливень по брусчатке.
Не распечатать нынче текст мне.
Страница - после пепелища.
И буквам, в ряд встающим, – тесно.
Но так удобней и логичней.
Крыть больше нечем. Только личной
приязнью к родственному месту,
почти кровавому, с корнями,
нырнувшими в чужую почву...
Сегодня мы с тобой – орнамент.
А завтра – запятая с точкой,
поставленные второпях.
И замечанья на полях –
точны во всём, хоть и побочны.
2.
Два бога прощались до завтра,
Два моря менялись в лице.
Б. Пастернак
Врачующие стены пропускают
иголку света с розовым ушком,
неспешно льнущим к шёлку золотому.
Исподтишка мы тянемся к другому,
Боль наступает мягкими бросками,
рисуя по стеклу карандашом.
Так крепко сшит мой алый понедельник.
И в грохоте рождается звонок,
рассеяв тьму короткими гудками,
ленцой невинной, длинными глотками,
извечной тягой пятен акварельных
к размытости, прикосновеньем щёк.
Ночная сырость, впитываясь в корку
горчащую и в щели сундуков,
отверстья наполняет диалогов...
Ты собственного логова уроков
преподаватель, гений самоволки,
учитель танцев слабых мотыльков.
3.
Только страсть с тоской
Водит по Вселенной
Шарящей рукой.
Б. Пастернак
В паре с нежностью ежевичной
март нисходит на тех, кто ждёт.
То ли юность берет с поличным,
То ли зрелость мне платье шьёт.
Это взрослой твоей усмешки
по ключицам бежит ручей.
Повернусь и смахну небрежно
пыль с оживших своих вещей.
Птица-тройка с шестью крылами.
Снова двойка. Грачи летят.
Страсть с тоскою венчают в храме.
Зрелость с юностью так велят.
Передвижник ломает кисти
двум сиреням в саду камней.
Март спешит поделиться мыслью
и бежит от тебя – ко мне.
4.
А ты — подспудной тайной славы
Засасывающий словарь.
Б. Пастернак
Энтропия безумия. Кровоподтёк
оставляет на небе закат.
Слишком сложную девочку-куклу Суок
тянет выйти скорее за кадр.
Цех поэтов-ткачей за китайской стеной.
За домашней – маэстро-скрипач.
Он играет этюд, чей мотив «будь со мной»
прерывается просьбой «не плачь».
Я вложу в твоё сердце модальный глагол.
Мы спасёмся грамматикой снов.
Потеряемся в сумерках наших богов,
в перекрестьях надмирных мостов.
Слушай «бесаме мучо». В порядке вещей –
относиться к претензиям дня,
как к отдельному сборнику лучших речей,
не попавших в объятья огня.
Как к особенным выплескам форм игровых,
ветеранам троянской войны.
Энтропия. Мы выжили, ибо язык
вложен в ножны желанной весны.
Выгрызая свою соловьиную трель,
словно мякоть дозревших небес,
март достанет последнюю партию стрел,
претворяя свой замысел здесь.
Запишите на диск – он компактен и кругл –
изумрудную музыку сфер.
Звёзды мечутся рыбами в тёмном углу,
утверждаясь в своём естестве.
15-16 марта, 2004 г.