Как-то ночью, ночью зимней неожиданно пришли мне
На растравленную память упованья давних пор,
И когда сморила дрема, еле слышно, невесомо
Кто-то стукнул в двери дома, нарушая мой затвор, –
Кто-то стукнул в двери дома, нарушая мой затвор, –
Полунощный визитер.
Содрогаюсь при помине о тогдашней лютой стыни.
Угли тусклые в камине выплетали свой узор.
Силой сказочных историй я хотел умерить горе
По угаснувшей Леноре, самой лучшей из сестер, –
По угаснувшей Леноре, самой лучшей из сестер,
Что взята в небесный хор.
И сквозняк пронесся плеском по пурпурным занавескам,
Зароняя в сердце ужас, не знакомый до сих пор;
И сдержать не в силах дрожи, я себя утешил все же:
"Это путник мимохожий завернул ко мне во двор,
Это путник мимохожий завернул ко мне во двор,
Это просто визитер".
Угли ярче разгорелись, и промолвил я, осмелясь:
"О неведомый пришелец, не поставьте мне в укор:
Вы стучали невесомо, а меня сморила дрема,
Потому я двери дома и не отпер до сих пор".
Отворил я двери дома, в темный выглянул простор –
И увидел голый двор.
Взором пристальным наставясь на чернеющую завесь,
Видя сны, какие въяве стережется видеть взор,
Не сподобился, однако, я ни проблеска, ни знака –
И тогда спросил у мрака – у него спросил в упор:
"То Ленора?" – "То Ленора!" – отозвался мне простор,
И пресекся разговор.
И объятый лихорадкой, я забылся в думе краткой,
А потом услышал стуки явственней, чем до сих пор,
И решил: "Узнаю, что там за оконным переплетом:
Я уверен, ровным счетом – ровным счетом это вздор,
Просто ветер мимолетом нарушает мой затвор,
Просто ветер, а не вор!"
В тот же самый миг, в который я с окна отдернул шторы,
Чернокрылый старый ворон показался из-за штор;
Не блюдя благого тона, без кивка и без поклона,
Надо мной бесцеремонно крылья черные простер –
И, воссев на бюст Паллады, восседает до сих пор –
Восседает до сих пор.
Потешаясь надо птичьим уморительным обличьем,
Я впервые улыбнулся и сказал, отдав поклон:
"Твой шелом ощипан гладко, но горда твоя повадка,
Ты не робкого десятка, житель гибельных сторон.
Отвечай, какое имя даровал тебе Плутон?"
Ворон каркнул: "Обречен".
Услыхавши выкрик птичий, я не верил этой притче,
И хотя совсем немного мне успел поведать он,
Но дивишься без конца ты, если в отчие пенаты
Залетел чужак пернатый, кто из ведомых имен –
Кто из ведомых на свете и немыслимых имен
Носит имя – Обречен.
Он прокаркал эти слоги и застыл, немой и строгий,
И промолвил я тихонько: "Уходило испокон
По частице, по частице, с чем душа успела сжиться:
Так ужели эта птица из неведомых сторон
Загостится, загостится до скончания времен?"
Ворон каркнул: "Обречен".
И рассудок в этой речи я расслышал человечий
И сказал: "Худое слово перенял, наверно, он
У хозяина былого, что страдал от рока злого,
Плакал вновь и плакал снова – до тех пор, покуда стон
Не излился в это слово – в похоронный перезвон:
Обреченный – обречен".
И разглядывая птичье несуразное обличье,
Я туда подвинул кресло, где недвижно замер он.
Я поежился на стуже, и укутался потуже,
И разгадывал, к чему же гость из гибельных сторон –
Шутоватый, неуклюжий житель гибельных сторон –
Мне прокаркал: "Обречен".
Я надеялся, что видом гостю черному не выдам,
Что его горящим взором в сердце самое пронзен;
По наитьям, по приметам я гадал о том и этом
Под унылым липким светом, под которым видеть сон –
Под которым и сегодня, и довека видеть сон
В одиночку обречен!
Позже воздух огустило как бы некое кадило,
Как бы крылья серафима из ковра исторгли звон.
Я воскликнул: "Бедолага! То от Бога вестник блага,
То реки забвенной влага – чтоб не помнить старый сон,
Позабыть мою Ленору и не помнить, будто сон!"
Ворон каркнул: "Обречен!"
Я сказал: "О птица мрака – птица вещая, однако!
Ты, кто Ворогом заброшен в этот ужаса притон, –
Словно рыцарь при параде, ты сидишь во мгле и хладе, –
Прореки же Бога ради, птица гибельных сторон,
Или даже в Галааде не врачуется урон?"
Ворон каркнул: "Обречен!"
Я сказал: "О птица мрака – птица вещая, однако!
Прореки во имя Бога, зиждущего небосклон:
Или веровать не надо, что душа уйдет из ада
И того достигнет сада, где обитель ясных жен?
Или деву не увижу, что светлее ясных жен?"
Ворон каркнул: "Обречен!"
"Так пускай же эти звуки будут голосом разлуки!
Убирайся восвояси, где родил тебя Плутон!
Не ищи к себе доверья, не роняй на память перья
И не думай, что теперь я не смогу спровадить вон
Неотвязчивого гостя из погибельных сторон!"
Ворон каркнул: "Обречен!"
Каменеющею карой он застыл под лампой старой,
На меня уставясь ярой парой пышущих пламен;
И неведомо, зачем он восседает, словно демон,
И зачем, взирая немо, на пол тень бросает он –
А рассудок в этой тени до скончания времен
Обретаться – обречен!