Поэма о дверях
Двери в Европу!
Дверь в магазин!
Двери окопы!
Дверью грозим,
карой дверною
с крепким замком,
встанут стеною
кто с ним знаком.
Толпа
и каждый одинок.
Капкан
как лавровый венок
для ног.
Забыт
разъединенья быт.
Отдельно -
значит не постельно.
- Вы мне писали...
- Может быть. Так что же...
- Моими волосами...
- Извините. Схожи,
наверное, мы с кем-то.
Облик ваш прекрасен.
Но сходство для поэта,
как для Эзопа басен
повторы. Лафонтен, Крылов
живут в перестановке слов.
Но если вызвал из могилы
образ,
Бог даст Вам погребенья силы.
Сгорбясь,
повторно схороните память.
Больно.
Страшней ушко напялить
игольно.
Память -
горизонтали.
В наледь
с зонтами.
Это забыть
можно,
и отлюбить
ложно,
спутав восток
с западом,
розы цветок
с запахом.
Так что похоже, мир иной
связан у Вас со мной.
Столб -
это крест.
Горб -
это мест
наибольшего напряженья
отметка завершенья.
Холм возник -
там двойник.
Много холмов в душе.
Лужи в меже.
Ищите вертикали,
по ним подъём фатален,
но и прекрасен. В паденья миг
свободы крик.
В небе парящей птицей
воля моя кружитста,
читает Земли афиши:
"Мыши! Тише! Мыши!"
Бодро мелькают лапки
из-под стола под лавки.
Ночь. Поскорей в постели.
Разделись. Легли. Спели:
"Баюшки-баю-баюшки".
Сохнут на печке варежки.
Завтра той же дорогой
трогай.
В легкой событий пыли:
"Видели?" - "Да! Купили!"
Вот и поставлен столбик
на позвонка горбик.
Собственности отложенья
сковывают движенья,
ноют болью потери
возможной. Вся жизнь - двери!
Вышел - вошел.
Хлоп! - Хорошо.
Самый большой друг
ежедневным пожатием рук,
нет, извините, ручек
встречаемый - Дверь. Лишь случай
редкий уводит на время
от рукопожатия двери.
Двери в Европу!
Дверь в магазин!
Двери окопы!
Дверью грозим,
карой дверною
с крепким замком,
встанут стеною с этим замком.
В клаждой квартире дверей
больше, чем в ней людей,
чтобы, закрыв, отделиться
от представления в лицах.
Театр одного актёра -
земного парламентёра
ведущего переговоры
без видимой цели. Повторы
ежедневного протокола
дипломатических бредней.
Жизнь - бесконечная школа.
Что сменит класс последний?
Визжат тормоза.
Жизнь-смерть соседи.
Погасли глаза.
Был наследник
эпох, поколений,
страданий, веры,
дитя наставлений
и чувства меры.
Как все
в колесе
дней-ночей
закружился.
Чей? Ничей.
Жил - не нажился.
Последнюю дверь
в земле открыли,
человек не зверь -
гнить хочет в могиле,
чтоб дожди не мыли,
чтоб волки не выли,
чтоб не видны были
остатки в пыли.
- Мир изменился?
- Нет.
- Мир повернулся?
- Нет.
- Сразу забылся?
- Да.
- Не воротился?
- Да.
Среди поля
только войны
оставляют следы,
только пуля
конвойных
от среды до среды.
Нос - провал,
дыры ушей,
чем моргал -
лаз для мышей.
Ходил,
поднимал
к небу глаза,
следил,
отмывал,
больше нельзя.
Последней двери
не слышен стук,
всегда пред нею
вдали "тук-тук".
Стучат...
Чью-то дверь закрывают...
Молчат...
Секунды считают
при-личе-ствующие,
Количеством бьющие.
Скорее за стол -
он ломится.
Пусть времени ствол
закроется.
Попили. Поели.
Грустили. Потели.
Домой полетели.
Нагрели постели.
"Либо хорошо,
либо ничего?
В дверь упал-вошёл,
позабудь его.
Было... Покутил...
Погуляла... Зла была...
Для себя лишь жил...
Обижала слабого...
Ну, конечно, были
и черты нормальные..."
Быстро позабыли
про глаза печальные.
Вольному - воля.
Вышел - шагай.
Перекатил поле -
цепляйся за край.
Тело торопит -
время идёт.
Душам легко -
вечный полёт
им уготован.
К скалам прикован
лишь Прометей,
Боги цепей
не замечают.
Люди мельчают.
Чем цивилизованней, тем дверей
больше, и крепче замкИ. Древней
отъединенья - пещеры быт,
где каждый почти одинаково сыт.
Еда, размноженье - повторов круг,
нечего прятать за двери стук.
Нет стыда,
силой горда
древнего мира
квартира.
По отсутствию дверей -
звери,
по отсутствию крыш -
птицы.
Век правленьями царей
мерим.
У нас даже и малыш -
в лицах.
Встань.
Открой.
Стань
дырой
в мира дол.
Дыро-
кол...
На обывателе
теле
рос снежный ком.
Сквозняком
метели воли свистели,
срывая цепи с замкОм,
вокруг него налипшего.
легче счистить в горах
страха прах.
На равнине дружней
бег теней.
Чем быше поднимаешься,
тем небо
становится настойчивей землИ.
Чем больше отрываешься
от хлеба,
тем меньше вероятность на мели
проснуться-ужаснуться.
Человек-дверь.
Впустит-невпустит.
ЗАмок потерь,
сдобренных грустью.
Заброшенный зАмок,
в коротом один
сам себе господин
глядит из всех рамок
раскрашенных памятькартин.
Должны быть в мире двери
в сады, в оранжереи,
на солнечные пляжи,
в морей холодный мрак,
в забытые улыбки
вход через мостик зыбкий.
Он без замкА и стражи,
бесплатный - просто так.
Страшный суд - открыты все двери...
На весу - вера, неверье,
грех, обман,
доброе слово,
стих, роман,
сети для лова
и т.д.
Скоро причалит
па-де-де
музы печали.
Пачки, антраша
скрылись. Вышла муза.
Бродит неспеша.
Счастье - ей обуза.
А потом вместе
печали-невесте
руку подайте.
Трубы играйте
му-зы-ку.
Нет дверей.
Финн, еврей,
русский, немец,
негр, туземец -
все собрались на Земле,
всем морщины на челе
раздаёт время,
сыплет пеплом на темя.
Есть мир букв,
гласно-согласных звуков.
Нет стука - есть шорох и шелест,
миров нереальных прелесть:
книга - страница-дверь.
Мига границу мерь отделенностью.
Нарезают пространство-время
ДВЕРИ.
Тело - всего лишь дверь,
открыто бессмертной душою
для сквозняка потерь.
Пеплом запорошенный
путь до последнего "Хлоп",
до пригвождения оргий,
до полустёртых стоп,
до превращенья в убогих
полуслепых бродяг,
до полной утраты смысла
хождения на костях
под радуги коромыслом.
Боится душа не успеть
покинуть тела пределы,
хватает за ручки медь.
Закрыла... Отлетела...
Стучат...
Чью-то дверь закрывают...
Январь-Март 1992