Все, что мы скажем, улетит куда-то...
И встанут ночи на крыло, как птицы,
и будут дни бессмысленны и святы,
сродни открытым незнакомым лицам,
Едва держась на ветви узловатой,
осенний лист в окошко постучится.
Уйти в небытие... Но слезы наши
не испарятся; руки, не истлев,
и мертвые, уронят наземь чашу
и будут рыться в сумерках в столе.
И если некого в объятьях сжать им -
падут бессильно, не сомкнув объятья.
Не будет нас, и все-таки мы знаем,
что есть лишь миг меж пламенем и ветром.
Мы над озерной гладью засияем
цветеньем вишен или звездным светом;
и где-то снова под дощатой крышей
двойным дыханьем чья-то страсть задышит.
Влюбленным стыд неведом увяданья -
пусть даже немощь рядом ковыляет
и слезы счастья, и слезу страданья
в серебряные пряди заплетает...
В тех кто сердцами устремлен друг к другу,
бушует кровь и солнечная вьюга.
Придут - уйдут... И ни следа, ни славы...
Одна тропа - а судеб миллиона,
и вечна лишь земля, и эти травы,
и плющ, увивший стены и балконы.
Бессмертный цвет - репейника ли, роз ли -
дождется нас - и уцелеет после.
И вырастут трепещущие руки
над зимними трескучими кострами
и, отрешаясь от могильной скуки,
зашелестят, как дерево ветвями,
и сны завьются в воздухе морозном
о легких облаках, о летниз звездах.
Но сколько ни рисуй картину счастья
и сколько тщетных слов любви и муки
ни прошептать нам жадными устами -
есть память об улыбке на терассе,
но затихают голоса и звуки,
и нет возврата, и ладонь пустая.
Все, что мы скажем, улетит куда-то...
И встанут ночи на крыло, как птицы,
так лучше, не жалея об утратах,
с улыбкой навсегда смежить ресницы...
С улыбкой навсегда смежить ресницы...