В соседней деревеньке жил паренек однажды -
О нем ходила слава, что он большой нахал,
И жители деревни его убить решили:
В него они стреляли, но он не умирал.
Его четвертовали, потом колесовали,
Сажали трижды на кол - он даже не орал.
Его в костре сжигали, в духовке запекали
И в грудь ножом кололи, но он не умирал.
Его чрез мясорубку однажды пропустили,
И злой тамОшний мельник его с собою взял,
И сизый порошочек развеяли над речкой,
А речку осушили, но он не умирал.
Его на двух лошадках о столбик разрывали,
И вешали, и били, и лев его сожрал.
И тигров им кормили, и голову рубили,
В болоте утопили, но он не умирал.
Сажали в муравейник, связав веревкой руки,
А самый злой - трактирщик - тот со скалы кидал.
Его забили в гробик и вырыли могилку,
И даже закопали, но он и тут восстал.
Тогда все старожилы совет свой учредили
И вывели решенье, что хитрость - сила есть:
К нему они послали красавицу-девицу,
В нее он вмиг влюбился, и предан был он ей.
Она его спросила о тайне, о секрете,
Что жив он оставался и победить всех смог,
"Мой Бог все с неба видит, мой Ангел за спиною,
И видит, что со мною на шее образок".
Тогда однажды ночью сия коварна дева,
Обняв его, целуя, простерла к вые длань.
Сорвав заветный образ, она со злобным смехом
Отравленную стрЕлу ему ввела в гортань.
Он удивленно вскрикнул, потом на миг заплакал,
Но все ж успел сказать он последние слова:
"Увы, ты разгадала секрет сей долгой жизни.
Душа моя любила, теперь она мертва.
Я мог обороняться от всех недобрых козней
Лишь потому, что знал я: они - мои враги,
Но от тебя, любимой, не мог я ждать подвоха.
Теперь я безоружен, как с тестом пироги..."
Острить себе позволил герой наш пред смертью
Лишь потому, что знал он: ее не миновать.
Ведь понял он, что в жизни не избежать развязки,
И тот, чье сердце любит, обязан умирать.
Сказал он так и умер, а девушка в раздумье
Стояла перед трупом и вторила дождю:
"Ах, Боже, как могла я сие поранить сердце?
Ведь ты же знаешь, милый, как я тебя люблю!
Я не могу сказать, что душа моя болела,
Он был могуч и крепок, в нем дух гудел огня.
Одно его лишь сердце доспехов не имело,
Оно сгорало страстью, открыто для меня..."
Раскаявшись однажды в ужасном преступленье,
К нему она припала и, выдернув стрелу,
Уверившись еще раз в своем простом стремленье,
Во грудь себе вонзила, сказав: "Тебя люблю!"
***
Старейшины гурьбою столпились вкруг могилы,
Священника не звали - он им не нужен был.
В рогожу завернули, зарыли оба тела
И, не поставив камня, ушли, смеясь, домой:
"Она большая шлюха, а он - того похуже,
Теперь они едва ли живые... Поделом!
Они - позор деревне и, в частности, народу,
Но держим мы порядок, мы - им крутой заслон!
И если кто-то будет им подражать (О, Боже!),
Тому придумать сможем мы казней миллион.