ПАТОЛОГИЯ 1
Однажды, когда я проходил мимо Чего Угодно, мне пришла в голову такая мысль: "Не сходить ли мне в магазин за новым штангенциркулем?" Я всеми фибрами души проникся новой идеей, однако по дороге в магазин со мной приключилось непредвиденное. Когда я вошел и попытался встать в очередь, стоявший передом Ной попросил, чтобы я не думал о ежиках в полуденный час. "Странно, - подумал я, - я ведь никогда ни о чем подобном не думал". Но с тех пор каждый день, ровно в полдень, голову мою начинали наполнять неизбежные мысли о ежиках. Ежики преследовали меня повсюду; куда бы я ни отправился, всюду натыкался на их ехидные приколы: то бутылку грохнут, то сало утащат прямо из-под носа. А то и вовсе окружат меня дьявольским хороводом и начнут фальшиво петь Марсельезу. С детства я ненавидел французский язык, поэтому это видение было особенно мучительным...
В один прекрасный день я понял, что пора идти к психиатру. Ну и что? Встал, плюнул и пошел - благо, он жил на первом этаже моего подъезда, и всего каких-то 80 ступенек отделяли меня от него. Это был странный человек со странными привычками. В разговоре со мной он периодически исполнял тройное сальто-мортале. "Таким образом я вхожу с вами в психологическое сношение", - пояснял он свое поведение. Все бы ничего, но, выделывая свои пируэты, он одновременно приходился дальним родственником моему альтер-эго по Фрейду, о чем свидетельствовало не одно гинекологическое древо в палисаднике моей памяти. Там произрастали загадочные растения-воспоминания. Память о фрекен Кульман - моей загадочной возлюбленной - была подобна кипарису, а воспоминание о сегодняшнем завтраке напоминало экзотический кактус. "Вам нужен ботаник, а не психиатр", - сказал мне мой странный собеседник и, развернув кисет, высыпал на полированную столешницу странного вида порошок. На вопрос, читавшийся в моем взгляде, он ответил так: "Я тоже смертен и чудеса творить не умею. Если хотите, приходите ко мне завтра, и вы многое поймете об этом мрачном мире". На следующий день я пришел к нему на прием. Ботаник был не менее странен, чем психиатр, потому что они были одним лицом. Что было тому виной, и почему у них было одно лицо на двоих? Об этом я так никогда и не узнал...
ПАТОЛОГИЯ 2
В те времена, когда меня мучили видения с ежиками, я познакомился с одним очень необычным человеком. Он был психиатром, и звали его Марком Туллиевичем Цыц. Я расскажу вам интересный случай из жизни моего знакомого. Да вы его помните - его отделяют от меня 80 ступенек вниз по социальной лестнице моего подъезда.
Однажды он забыл, как пишется слово "когнитивный", и полез в Настольный словарь психоаналитика, что всегда держал при себе на случай спонтанного склероза. Открыв его на нужной странице, он не обнаружил там искомого, однако внимание его привлекла записка, вложенная между страницами фолианта, которая гласила: "В те времена, когда меня не было, был тот я, который еще только будет. И не было никого могущественней того меня, что уже был и еще только будет". Надпись потрясла меня. Ничего подобного мне читать не приходилось. Правда, и прочитал-то я в своей жизни очень немногое - книги три-четыре плюс несколько брошюр о жизни обитателей озера Танганьика. Доктор Цыц часто упрекал меня в моей невежественности, ведь сам он был человеком начитанным и образованным. У него было четыре высших образования, полученных еще в те времена, когда мир был маленьким оборванцем и ходил вверх ногами, заглядывая в почтовые ящики прохожих, как будто надеясь там встретить своего антипода, читающего газету. И правда, газеты последних секунд пестрели вдоль и поперек заметками о неизвестных науке видах штангенциркулей. Штангенциркули водились повсюду в наших широтах. Они размножались делением, а питались преимущественно отниманием, по причине отсутствия других математических познаний, ибо во времена их далекого детства Пифагором еще не был изобретен Лобачевский, а Декарт ходил пешком под стол, ездил зайцем на трамваях и нюхал клей в подъезде вместе с другими сопливыми подростками-математиками. Я бы еще долго абстрактно размышлял на эту тему, если бы неожиданно не обнаружил в своей чернильнице новорожденного штангенциркуля. Едва появившись на свет, он начал Великий крестовый поход к его концу, но опытная акушерка мгновенно просекла все нюансы, происходящие в новорожденной психике младенца и, перерезав пуповину, перекрыла доступ к телу матери. Став старше, он не раз аллегорически упоминал об этом случае во многих своих научных трудах по домашнему самолетостроению в условиях ядерной зимы. Многие из его пациентов жаловались на отсутствие доказательства к теореме Ферма. Один пациент - мой хороший друг, поэт Василиск Мраморный - поставился целью найти это самое Доказательство. Он свихнулся на почве получения Нобелевской премии по литературе, но благодаря терапии доктора Цыц он пошел на поправку, осознал, что оная ему не грозит и решил коренным образом изменить свою судьбу. Теперь он мечтал о Нобелевской премии по математике. Теорема Ферма вдохновила его, и поиски Доказательства занимали все его свободное время. Он искал ее в каждой пролетавшей за окном капле кипящей смолы, смотрел по телевизору и даже заглядывал в Большую Британскую Энциклопедию, но тщетно - всюду ему попадались лишь ежики, да и те давно уже смирились со своей анатомией и перестали видеть в моем друге психиатра. Вместо этого они всей своей визгливой безмозглой толпой отправились в анатомический театр. Но - увы! - не из любви к сценическому искусству; больше всего их интересовал театральный буфет. Ведь только там можно было приобрести свежие карманные деньги на оплату годового обучения в Колумбийском университете. Но шанс свой они упустили, а нового в ближайшие пять жизней им не представится. Так что ежики теперь оказались единственным, что даровала им милосердная Фортуна...
ПАТОЛОГИЯ 3
Как-то, в одну из тех окружающих сред, когда слишком поздно искать в себе разбегающихся ежиками поводов прикинуться одним из них, я сделал открытие: в чайную чашку моего знакомого психиатра Марка Туллиевича Циц помещается весь чай из чайника. Хотя и чашка не отличается особыми размерами, да и чайник вполне стандартный. Сделал я это открытие во время - как не трудно догадаться - чаепития в доме у Цыца. В те времена мы любили устраивать посиделки с большим количеством чая, сладостей и абсурдных высказываний. В день моего необычного открытия я также обнаружил в своем друге-психиатре странную, дотоле незамеченную черту: в профиль он был до боли похож на водяную лилию, и я даже удивился, как это я до сих пор не замечал подобного сходства. О чем не преминул тут же ему сообщить. Мой друг необычно на меня посмотрел, отчего стадо диких ежиков 17-ю мгновениями весны пронеслось вдоль моего телеграфно-позвоночного столба, и сделал такое движение, будто собирался подпрыгнуть выше головы. Но, как гласит народная мудрость, выше головы не прыгнешь. Он силился сделать это, но все попытки были напрасны. В конце концов он начал с бешеной скоростью вращаться вокруг собственной оси. Ржавая ось невнятно скрипела, сотрясая весь дом, и чайный сервиз в доме Цыца подпрыгивал кузнечиком за несуществующими декорациями анатомического театра, который вот уже много лет возглавлял Зигмунд Зиготович Фряк. Психиатры недолюбливали его, распускали о нем грязные слухи. Поговаривали даже, что на самом деле он не человек, а сноповязальная машинка, однако он не слишком верил глупым сплетням, и еще больше подкреплял народные легенды о собственном происхождении. Народ глотал все - от самой откровенной до скрытной и неразговорчивой чепухи. Скоро слухи эти разрослись до вселенских масштабов, и ему ничего не оставалось, как предстать перед миллионами адептов Новой Религии в образе того, за кого его почитали. Весть об этом происшествии в миг облетела земной шар, и к моему психиатру потянулись очереди Свидетелей Сноповязалки. Цыц поначалу возмущался и кидался в них новорожденными штангенциркулями и престарелыми ежиками, но затем смирился и начал их любить. Более того, он поставился целью сделать из них первопричину вселенского зла, однако эксперимент потерпел неудачу по причине ежика, попавшего под штангенциркуль патогенного инженера, и его пришлось заморозить. Замороженный ежик и по сей день покоится на полке в кабинете ботаники по соседству с заспиртованным левым ухом Ван Гога и засушенным правым глазом Кутузова. Все эти странные предметы были найдены во время уборки в мавзолее Ленина. Ученые до сих пор ломают голову над тем, откуда они там взялись. Возможно, Владимир Ильич считал их своими талисманами и возжелал унести их вместе с собой на тот свет. А может быть, их подкинули недоброжелатели или просто обронили поклонники вождя. Но важно лишь то, что мой психиатр не на шутку заинтересовался изучением материального имущества покойного. Почему материального, спросите вы, а я отвечу: да потому, что дух покойник уже испустил, и имущество было единственным, что хоть как-то могло компенсировать моему другу вложенные в него при жизни душевные силы. Неожиданно силы эти начали душить доктора Цыц, и он был вынужден оставить исследования. Но, к счастью, он не оставил врачебную практику. Ведь пациенты очень любили его и каждый день дарили цветы, скальпели и карманных заводных броненосцев, и, как положено хорошему психиатру, добрый доктор отвечал им взаимностью.
ПАТОЛОГИЯ 4
Однажды за чашкой чая, между первым и седьмым бутербродами, Марк Туллиевич поведал мне одну весьма занимательную историю:
"Когда мне было 10 лет, со мной произошел крайне необычный случай: под деревом я увидел огромную подзорную трубу. Она хитро подмигнула мне наружной увеличительной линзой и испарилась. Холодный пот выступил на моем морщинистом лбу. Ведь я знал, что подобное видение есть предзнаменование скорой смерти, а, стало быть, у меня были веские основания считать, что до старости я не доживу и не смогу рассказать потомкам об этой истории. В связи с чем я однажды понял, что все те годы, что я уже прожил, и те немногие, что еще проживу, есть ни что иное как кармическое слово Джа. А я никто иной как проводник между ним и Силой Тьмы. Вот ведь история... Не иначе, Сам сатана руководил в тот момент всеми моими помыслами! В противном случае, как тогда можно объяснить тот факт, что я понимал язык ворон и ежей?! Последние, впрочем, меня не особо раздражали. По-своему я их даже любил. Меня всегда забавляли их смешные выкрутасы перед зеркалом - в париках и при напудренных носах они важно бравировали, чванно оттопырив уши и жеманно обнажив розовые десна. Это было омерзительно как хорошо! Но история не о том... Был в ней еще один немаловажный персонаж - я бы даже сказал, ключевой: он жил в картонке из-под папиной шляпы. Там он создал себе вполне человеческие условия проживания: провел электричество, воду и газ и, поговаривают, хотя я в это не очень верю, подключил свою картонку к интернету. По слухам, в глобальной сети он искал подножный корм, а получил то ли образование в Колумбийском университете, то ли синяк под левый глаз - о том история умалчивает. Важно другое: не будь у него наследственной, всепоглощающей жажды к плодам жизнедеятельности древнего Востока, кто знает, что могло бы случиться? Но я оказался профессионалом своего дела. А профессией моей было выуживать информацию из старых клуш, должным образом ее обрабатывать и выдавать за новейшие постулаты из области популярной механики, в чем мне активно помогал сам Кулибин! О, да. Мы были старинными друзьями. Мы знали друг друга, еще когда были сопливыми младенцами, да что там - будучи скользкими эмбрионами, мы уже тогда были друзьями. Но в данный момент не стоит предаваться воспоминаниям о былом, ибо прошлое и поныне там, где мы его оставили, уйдя в будущее, а настоящего и вовсе нет. А стало быть, все вокруг - одна сплошная бутафория, имитация и надувательство! И смысла во всем этом не больше, чем вне всего этого. Поэтому я так редко и вспоминаю времена, когда мне было 10 лет..."
История потрясла меня до глубины, а когда перестала трясти, я был уже за добрую сотню верст от скатерти...
ПАТОЛОГИЯ 5
В те дни меня преследовала навязчивая мысль о пустотах в нише желудка, вследствие чего я призвал к себе дух жареной индейки. Но на пороге возник ее муж - индеец в красной коже. Завидев красную мантию его плоти, я немедленно вспомнил о подранном диване, сожженной двери и рваной куртке Марка Туллиевича, который в это время занимался изучением лобной доли левого полушария своего старинного приятеля Кулибина. Цыц обнаружил в ней нечто загадочное: в ультрафиолетовом излучении она начинала переливаться всеми цветами радуги и всеми плодами северного сияния. Это открытие доктора сыграло в моей судьбе неожиданную роль. Когда я увидел лобную долю, то был ошеломлен ее таинственным свечением. Оно заворожило меня и на долгое время изменило ход моих мыслей. Они стали идти то задом наперед, то против часовой стрелки, а то и вовсе останавливались на красный цвет диванной обивки, вводя карабинера на каминной полке в замешательство. Как бы там ни было, голод меня мучить не переставал, а индейский муж продолжал рваной курткой доктора нависать над моей головой, заставляя мысли путаться под ногами ушедшей в пятки души. Чтобы раз и навсегда покончить с этой историей, я принялся лихорадочно метать блюдечками в круживших над банкой с вареньем дрозофил. Одна из мушек оказалась двоюродной сестрой жены племянника сводного дедушки четвероюродной тещи усыновленного пращура современного делового и активного молодого человека. Этот человек приходился мне никем. Поэтому я без зазрения совести продолжал свое бессмысленное занятие до тех пор, пока гость не превратился в уютное красное кресло рядом с торшером... Только тогда я остановился и взглянул на часы - они показывали 125-ю серию "Санта-Барбары", что было весьма кстати в моем нынешнем положении, ибо психика моя под впечатлением произошедшего изменила мне с безумием, они сели в кукурузник и покинули края моего мозга, взяв курс зюйд-зюйд-зюйд. В той стороне обитал любимый пациент доктора Цыц - юное, невинное и до умиления закомплексованное существо. Звали ее Степанидой, и она была самым прекрасным, что я когда-либо видел в своих многочисленных жизнях. Даже фрекен Кульман - специалист по штангенциркулям - не была таким великолепным образцом античной красоты и средневековой добродетели. Степанида была для меня воплощением моих самых сокровенных ужасов. Я почти не боялся ее по вторникам, однако в пятницу предпочитал откровенно не замечать, что отнюдь не мешало ей приходить ко мне в голову вечером четверга, чтобы остаться там навсегда (т. е. до послезавтрашнего обеда). Когда она впервые появилась на горизонте моей болезни, я с уверенностью сказать не мог, да и незачем мне было это помнить, и без того в подсознании засело множество простых чисел и барабанных дробей, которые то и дело вторгались через двери и окна в мою гостиную, круша мебель и опрокидывая книжные полки. Как сейчас помню, мы с ней любили посиживать в красном кресле у торшера, когда Марка Туллиевича не было. Но когда он был, все пациенты прыгали на левой ноге, размахивая сковородками, чем приводили доктора в неизменный восторг. В благодарность он пел нам песню о своей долгой жизни и мучительной смерти. Песня состояла из 87-ми с половиной куплетов. Я говорю - с половиной, потому что на середине 88-го куплета доктор всегда неожиданно останавливался, и у него начинался нервный припадок. После чего все пациенты наперебой бросались к аптечке, где хранилась валерьянка. В битве за право первым принести доктору лекарство больные часто калечили друг друга, но, к счастью, наши баталии никогда ни для кого не заканчивались летально. Однажды, правда, мы ненароком пришибли самого доктора, но он успешно реинкарнировал в красного меченосца в аквариуме главного режиссера анатомического театра, чем страшно испугал ежиков, сбежавшихся из буфета послушать лекцию Марка Туллиевича. И даже когда эта история была предана справедливому забвению, они еще долго не могли поверить, что все закончено, и надоедали своими навязчивыми появлениями в галлюцинациях пациентов моего друга. Но он обладал незаурядным терпением, ведь это - именно то качество, без которого даже подающий самые большие надежды студент никогда не станет доктором.
ПАТОЛОГИЯ 6
Как-то раз доктор Цыц поймал у себя в рукаве живого питона. Он очень обрадовался неожиданной добыче и тут же побежал показывать ее мне. К сожалению, в тот момент, когда возбужденный и ликующий доктор яростно звонил мне в дверь, я находился не дома, а совсем в другом месте. А вместо меня дома находился мой психотип; он-то и открыл доктору на его беду. На докторе была рваная куртка из красной кожи и огромные охотничьи сапоги, в которых он ни разу на моей памяти не танцевал. Док вообще не любил танцевать - для этого он был слишком неуклюж, - оправдывая свою нелюбовь к танцам случаем из своего детства. "Когда мне было 10 лет, - говорил он с неизменной тоской в голосе, - я очень любил вальсы Штрауса. Но когда я узнал, что Штраус не доктор психиатрических наук, а композитор, и вальс - не патология, а танец, я очень расстроился. Это было моим первым детским потрясением. С тех пор я не люблю танцевать". Доктор всегда все умел объяснить - однажды ему даже удалось объяснить мне основные принципы работы его нового прибора по фиксации и упорядочиванию ночных шорохов в палатах душевнобольных. Правда, как только я перестал думать о них, я все моментально забыл, но в те короткие мгновения, что он говорил, я был почти уверен, что это я изобрел его, а доктор всего лишь гнусный плагиатор, который, воспользовавшись моей минутной слабостью в желании поделиться с другом достигнутым, присвоил себе славу первооткрывателя. Я долго не мог прийти в себя от столь обессмысливающего меня поступка. Я искал вход в себя в пустынных и туманных коридорах своего подсознания, пока не наткнулся на три совершенно одинаковых двери с табличками "Я", "Сверх-я" и "Оно". Я зашел в первую дверь и понял, что наконец-то пришел в себя. За время моего отсутствия во мне появилось много неожиданных сущностей, которые съели все ресурсы моего неприкосновенного запаса и требовали еще с наглостью, простительной разве что Марку Туллиевичу в момент его самого наивысшего образования! Однако многого из того, что выделывали эти сущности, не мог позволить себе даже он. Они же, забравшись с ногами на стол, плясали свои вакхические вальсы, чем привели в негодование доктора Цыц. Возмущенный Цыц вышел из себя и ушел в меня. Но я в тот момент уже был в себе, и вдвоем во мне нам было очень тесно. Тогда я принял решение выйти из себя и уйти в доктора Цыц. Так мы поменялись местами. Теперь я - известный, прославленный на весь Млечный Путь психиатр, а он - ненормальный писатель, которому я недавно сделал лоботомию, чтобы не слишком умничал. Итак, я, доктор Цыц, сижу у себя на кухне и читаю историю болезни моей любимой пациентки Степаниды, и в голове моей навязчивой идеей крутится следующая мысль: "Состояние ее требует оперативного вмешательства - это неоспоримо, но вот что кажется мне действительно странным, так это полное отсутствие у нее симптомов паранойи, а ведь она постоянно жалуется на преследующие ее стадо ежиков... Но ведь это может означать только одно - ЕЖИКИ существуют в объективной реальности!!!" В потрясении, близком к электрическому шоку, я снова воплотился в себя, безумного писателя с вырезанными лобными долями. Инцидент, произошедший между мной и доктором Цыц, не помешал нашей дружбе. Со временем она даже переросла в кармическое родство. Немудрено, мы ведь побывали друг в друге.
ПАТОЛОГИЯ 7
Однажды доктор Цыц решил заняться изучением структуры мозжечка своей любимой пациентки Степаниды. Он пригласил ее на ужин при канделябрах. Пока Степанида уминала четвертое брусничное пирожное, доктор пристально разглядывал ее через лупу. Когда же барышня приступила к авокадовому мороженому, доктор смекнул, что самое время углубиться в исследование сокровенных уголков ее сознания. "Расскажите мне о своем детстве, прелестное создание!" - сказал знаменитый доктор, затачивая скальпель. И прелестное жующее создание рассказало ему очень грустную, но оптимистичную историю своих первых лет жизни.
"Я родилась при загадочном стечении обстоятельств, между семью стульями и восемью часами. В тот момент часы как раз били, и, разбив все - на минуты и секунды, - и таким образом покончив со временем, взялись за пространство. Они свернули его в рулоны и контрабандой (под видом обоев) перевезли в Пакистан - я узнала об этом позже из новостей. Но в момент моего появления на свет оно еще было, в противном случае как тогда объяснить, что я родилась в определенном месте, нанесенном на географическую карту? Сызмальства в течение каждого десятилетия я предавалась воспоминаниям о своих прошлых жизнях. Раньше мне никогда не доводилось быть человеком. Особенно яркой была та жизнь, что я прожила будучи виноградной улиткой. На второе место по яркости и цветности я бы поставила существование в обличье мексиканского болотного бобра. Но наиболее контрастной была моя жизнь, когда я была кофемолкой. Итак, я была кофемолкой и честно зарабатывала себе на хлеб пережевыванием кофейных зерен. И все бы ничего, да вот беда - однажды мне попался алмаз; коричневый от тунисского загара, он ничем не выдавал своей природы, и был ввергнут в пучину меня вместе с сотней других зерен. Какое низкое коварство!.. Выйдя из больницы через три месяца, с цементной челюстью и парой фиритовых зубов, я направилась в Пакистан, где, как сообщали в новостях, укрывались расхитители пространства. Это была тайная секта, а все таинственное прельщало меня. Постепенно я вошла в доверие к главарю расхитителей пространства и стала одной из них. Но со временем я поняла, что мы занимаемся совершенной бессмыслицей, и вместе с единомышленниками откололась от братства и создала свою собственную секту Разрушителей Времени. Будучи главной разрушительницей времени, я первым делом стерла с лица земли 1789 год - год великой французской революции, затем, быстро входя во вкус, прошлась по столетней войне и - бегло - уничтожила годы монголо-татарского ига и Великую Депрессию, захватив пару бутлегов с виски "Белая лошадь". Посчитав свою миссию выполненной, я вернулась домой и углубилась в изучение древних манускриптов. В них я пыталась найти разгадку необычайной волосатости Фридриха Барбароссы. Фридрих всегда был моим кумиром. Меня поражала его способность перевоплощаться из мужчины в пресноводную медузу Горгону. Будучи в ипостаси медузы Фридрих завоевал множество затопленных Рейном городов. В одном из них он встретил мою бабушку - придонную сколопендру. Между ними возникло необычное чувство. Они протянули друг другу щупальца и слились в объятье. К сожалению, в это время проходила дезинфекция европейских водоемов. Посыпанные ДДТ влюбленные пресноводные протянули щупальца и сыграли в ящик для наживки. Но в результате этой не земной, а подводной связи стала моя матушка беременна, и в аккурат через тридцать лет разродилась мной. Таким образом, когда я впервые увидела свет, мне уже перевалило за тридцать. И только в семьдесят пять я увидела свет во второй раз, но это уже совсем другая история..."
Доктор внимательно выслушал Степаниду и понял, что из подобных речей ничего о структуре ее мозжечка понять невозможно, и он-таки прибегнул к проверенному способу: еще раз внимательно разглядел ее сквозь лупу. И в тот же миг в голову его ударило озарение, после чего доктор написал самый скандальный в своей жизни трактат и стал еще более знаменитым и прославленным.
ПАТОЛОГИЯ 8
Как вы думаете, существует ли определенная норма нагрузки на человеческую психику, превысив которую, ее обладатель способен на сверхъестественную предрасположенность ко всякого рода визионерским переживаниям? Можете ли вы с математической точностью сказать, когда именно наступает такой момент - момент преступления черты, которую мы привыкли называть здравомыслием? И если у вас уже наготове решенное уравнение, уверены ли вы, что все неизвестные в нем вам известны?.. Думаете? Что ж, думайте, а пока вы предаетесь размышлениям, я рискну поведать вам еще одну историю, произошедшую с моим другом, доктором Марком Туллиевичем Цыцом.
Как известно, доктор не любил танцевать, да и музыку он тоже не понимал. Для него она была лишь комплексом шумов, шорохов и скрежетов. В особенности доктор не мог терпеть визгливого Штрауса. Поэтому, когда среди его пациентов появился однофамилец знаменитого австрийца, доктор пришел в легкий ступор, из которого вышел лишь благодаря усилиям всей больничной палаты. Больной по фамилии Штраус страдал необычной патологией. Мало того, что все стетоскопы и кардиографы того времени фиксировали ритмы его сердца в размере 3/4 - это уже и для школьника не секрет, - однако ему оказалось этого мало, и он изобрел самовар с доступом в интернет. Это чудо техники могло вскипятить воду в любой точке земного шара. Задумывался он как мирный бытовой прибор. Но, к несчастью, компания Майкрософт отвергла идею Штрауса. Зато чудо-самоваром заинтересовалась оборонная промышленность. Изобретение Штрауса стало оружием массового поражения, чего тот - пацифист от рождения - пережить не смог. Бедняга окончательно свихнулся и начал видеть необычные сны. Необычны они были тем, что картины из его нездорового подсознания чудесным образом материализовывались и существовали в объективной реальности все то время, пока он спал. Так что с поступлением в нашу палату больного Штрауса все мы, включая доктора Цыц, лишились здорового сна. Особенно запомнился мне тот случай, когда в нашей палате материализовалась летающая тарелка из сна больного Штрауса. Сначала медперсонал никак не отреагировал - в самом деле, любой пациент с достаточно сильной харизмой мог проецировать такие тарелки прямо из столовой. Но когда из нее вышел сам доктор Цыц, преображенный подсознанием Штрауса в однорукого, шестиногого человека-амфибию, у всей палаты и даже у настоящего Цыца началась нервная трясучка, переходящая в истерическую икоту. Спасти нас мог только счастливый случай. К счастью, он тоже приснился Штраусу и мы-таки были спасены. Дружная икота единомоментно прекратилась, лишь только миниатюрный псих Кука Подгорный-Зазаборный продолжал жалобно поикивать. Доктор Цыц поместил его в изолятор, и на какое-то время в палате наступили тишина и покой. Но вдруг Штраус издал протяжный храп, и подсознание его сгенерировало нового монстра - нечто среднее между Бахом и Генделем, только в четыре раза чернее. БГ (так мы условно назовем выродка пациента Штрауса) обладал рыжей бороденкой и блеющим тенорком и постоянно что-то напевал, причем идеи черпал прямо из архива грампластинок огромным половником, который был ему одновременно и рукой, и гитарой. Примерно с получаса до трех получасов гонялись за ним санитары, прежде чем он остановился и прочитал нам великолепный доклад по геронтологии. Престарелые пациенты доктора Цыца умилились и на радостях исполнили танец святого Витта. Даже сам доктор, пораженный ловкостью и изяществом своих любимых стариков, пустился в пляс, хотя терпеть не мог всякие музыкальные телодвижения. Когда Штраус проснулся, он увидел необыкновенную картину: вся палата кружилась в дьявольском хороводе вокруг поющего арии из опер Россини доктора. Эта ночь стала судьбоносной в жизни Цыца. Он научился танцевать, полюбил музыку, а Штраус стал его самым любимым пациентом.
ПАТОЛОГИЯ 9
Когда доктор Цыц полюбил музыку, он преобразился. Прохожие на улицах перестали узнавать в нем великого психиатра и начали принимать за великого композитора. В конце концов сработала древняя, как сама психиатрия, техника убеждения, и доктор Цыц убедился в том, что музыка - это его призвание. Поначалу патология доктора носила весьма безобидные формы: в пятницу, например, он приобрел в лавке старьевщика поношенную валторну, а в следующий четверг - паровозный свисток из литого чугуна, однако со временем его нездоровая страсть к накоплению и систематической инвентаризации всевозможных музыкальных инструментов приобрела угрожающие масштабы, и мне стоило титанических трудов отговорить его от покупки акустики Домского собора, так как без собора ее продавать отказывались, а транспортировка его из Риги обещала быть излишне дорогостоящей. Когда же мне все-таки удалось уговорить Марка Туллиевича выбросить из головы эту идею, в голову ему забралась новая, не менее бредовая. Собрав по всей больнице все горчичники, доктор склеил из них маленький барабан и в течение часа хвастался пациентам своим изобретением, параллельно выбивая из своего чудо-инструмента невероятнейшие африканские ритмы. Пациенты на свою беду кричали "браво" и громко аплодировали доктору. Но, изведав вкус славы однажды, Цыц уже не мог успокоиться и решил поразить больничную палату новыми музыкальными находками. Для начала вся больница лишилась колб, мензурок и больничных уток. В них доктор налил неравное количество медицинского спирта, в результате при ударе скальпелем по колбе получался низкий звук, а по мензурке - высокий, утки же после вливания в них спирта запели сами собой. В один из воскресных дней доктор представил на суд больной аудитории свое новое произведение - "Концерт для колб и мензурок в сопровождение крякающего хора имени доктора психиатрических наук М. Т. Цыц". Концерт длился 16 часов, причем уже на 2-ом часе доктор Цыц и его звонкий хор начали импровизировать и к концу представления довели себя до такого творческого экстаза, что Менделеев запретил свою таблицу, Ньютон закидал их яблоками прямо из учебника физики, а Архимед устроился подводником на "Калипсо" под командованием Жана Ивы Куста - исследовать в процентном отношении массу вытесненного собой океана и влияние аквалангистов на приливы и отливы. Всем остальным концерт не понравился. Но Цыц сделал им по паре уколов меломанина внутривенно и вновь насладился бурными аплодисментами. К сожалению, действие меломанина быстро прошло и бедные больные вновь начали стонать от мерзкой какофонии доктора, некоторые даже улюлюкали, топали копытами и били по полу хвостами. А один из пациентов кинул в доктора не очень свежим Кукой Подгорным-Зазаборным. Этого доктор стерпеть не мог. Он спешным порядком покинул палату, вошел в кабинет директора больницы и запустил в последнего бумажным самолетиком, сложенным из просьбы уволить его по собственному желанию.
Доктор взял билет на самолет и улетел в Колумбию поступать в местную колумбийскую консерваторию. Но не смотря на то, что конкурс составлял полчеловека на место, доктора все равно не приняли в ряды студентов сего учебного заведения, мотивировав отсутствием у Цыца музыкального слуха. На самом же деле в приемной комиссии просто-напросто была злобная учительница сольфеджио, которую изучал док в юные годы, будучи учеником ДМШ №306 им. Слесаря. Она помнила о его неприязни к доминант септаккордам (док болел за терцквартаккорды) и подговорила комиссию не принимать Цыца в Колумбийскую консерваторию.
Цыц разочаровался в своих музыкальных способностях и вернулся на работу в больницу. Больные очень обрадовались его возвращению и на радостях исполнили ему его же концерт. Док чуть было не уволился снова...
ПАТОЛОГИЯ 10
В четверг, после кратковременных осадков, ко мне в дверь постучался крайне взволнованный Марк Туллиевич и потребовал немедленно принести ему миниатюрного психа Куку Подгорного-Зазаборного. Док собирался изучить его новый параноидальный страх невымытой посуды. Кука боялся очень многого, в том числе и самого доктора Цыц. Поэтому сам он на прием к психиатру никогда не приходил, его приходилось притаскивать силой. Итак, я отправился на поиски миниатюрного Куки.
Кука громко кукарекал,
Кука кушал чебуреку.
Кука чебурек умял,
Кука кульман потерял.
Кука был хорошим психом -
Он в припадке бился лихо.
Доктор ждал его в палате
В новом бархатном халате.
Кука доктора боялся,
Кука Цыцом изучался.
Цыц писал о нем трактат,
Кука был тому не рад.
Кука спрятался под елкой,
Я прогнал его метелкой.
Кука спрятался пол пальмой,
Я прогнал его педалью.
Куку я поймал в мешок,
С ним случился легкий шок.
Доктор Куку отходил,
Кука Цыца полюбил.
Прочитал доктор эти стихи и не стал писать трактат о Куке.
ПАТОЛОГИЯ 11
Однажды доктор Цыц проходил стажировку в Колумбийском университете. На факультете истории преподавали его хорошие друзья - англичанин Степлер и француз Д'Ракол. Однажды, желая навестить их, Цыц зашел на кафедру истории Англии, но своих друзей там не обнаружил, а обнаружил потрепанный и замызганный конспект одного из колумбийских студентов.
Вот что в нем было написано:
"Краткая история Англии
В то время как безумный Генрих VIII в 1001-ый раз покушался на жизнь своей очередной жены, история Англии начала приобретать неожиданный оборот. Из-за гибели Атлантиды, вытесненная ее массой вода Атлантики залила Ирландию и половину Шотландии. На поверхности плавали бесчисленные волынки и клетчатые пледы. Из воды их вылавливала Мария Стюарт и развешивала сушиться на бельевой веревке близ Вестминстерского Аббатства.
Пораженный картиной происходящего, Оливер Кромвель начал вести знаменитую переписку с Робеспьером, о чем впоследствии писал Зигмунд Фрейд в трактате для юношества "Азбука как первый шаг к комплексу Наполеона". На фоне этой переписки начал свою черную интригу серый кардинал Ришелье. Целью ее было выманить у Людовика XIV секрет вышивания французским крестиком.
Известный своей любовью к рукоделию, кардинал не только присвоил себе звание первого парня на деревни Астерикс, но и очернил Короля Солнце, обвинив в распутной связи с Жанной Д'Арк. Оскорбленная и оклеветанная Жанна переехала в Лондон, где зарабатывала себе на жизнь игрой в наперстки. Обманывая мирных жителей Лондона, среди которых были исключительно честные пролетарии, Жанна сколотила состояние и вместе с тайным любовником Робин Гудом навсегда уехала на Багамы. На этом ее исторический след теряется.
Тем не менее, волнения в среде пролетариата продолжались. Обманутые работяги Ист-энда привлекли на свою сторону крестьян и люмпен пролетариат. Вместе они совершили величайший в истории Англии налет на погреба английского парламента и съели овечку Долли.
После этого английский парламент распался на две части. Далее каждая из частей разделилась пополам, это же произошло и с последующими частями. Законы природы сыграли великую роль в истории английского парламента. Стихийно в нем проснулись древние инстинкты и парламент начал размножаться делением. Через 300 лет число парламентов в Англии уже невозможно было подсчитать, хотя этой проблемой занимались виднейшие биологи того времени, среди которых оказался и Чарльз Дарвин.
С детства Чарли любил классическую музыку. Когда он слушал ее, в воображении будущего энтомолога вставали прекрасные объемные образы сравнимые лишь с видениями Нострадамуса во время слушания лекций Джордано Бруно в Сорбонне. Но любовь к искусству в Дарвине убил внезапный поворот судьбы. Злую шутку с ним сыграл Паганини, исподтишка разбив о голову Чарли скрипку Страдивари.
Страдивари начал судебный процесс против Дарвина, обвиняя в порче движимого имущества в результате твердолобости последнего. Именно тогда на исторической арене вновь появился вездесущий кардинал Ришелье, который подговорил Дарвина заняться изучением членистоногих обитателей Лохнесского озера.
В спешном порядке Дарвин покинул здание суда и направился в Шотландию. После этого инцидента суд разделился и, не избежав естественного биолого-исторического процесса, подобно парламенту начал размножаться делением.
В это время Дарвин занялся изучением особо редкого вида шотландского озерного рачка - cancerus scotus. Он разводил этих представителей фауны у себя в ванной, провоцируя мутации этого вида естественным излучением физика Рентгена. Но полученный в результате ускоренного эволюционного процесса новый вид ракообразного проникся чувством солидарности с итальянскими карбонариями и сбежал от ученого.
По дороге он обольстил безумного Генриха VIII, и через неделю они обвенчались. Но революционный настрой невесты помешал Генриху полюбить cancerus scotus без остатка. Король принял твердое решение избавиться от своей новой жены.
Но детище Дарвина оказалось изворотливым. Оно ловко размножилось делением и, оставив своего двойника во дворце, продолжило путь в Италию, где его уже дожидались голодные карбонарии. Однако, запутавшись в географических картах, существо заблудилось в водах Атлантики и причалило у берегов Атлантиды, чтобы приобрести новый компас.
Атланты же интерпретировали появление на берегу сбежавшей невесты Генриха VIII как Второе Пришествие и, не дожидаясь воинов Апокалипсиса и великого потопа, предпочли уйти из жизни добровольно. Они затопили себя, а вместе с собой Шотландию и часть Ирландии.
Таким образом цикличная история Англии замкнулась".
Прочитав записи незнакомого студента, Цыц разуверился в существовании истории, поссорился со Степлером и Д'Раколом и навсегда покинул Колумбийский университет.
ПАТОЛОГИЯ 12
Из всех патологий, виденных за годы практики доктором Цыцем, особенно дорога ему была та, что носил в себе я. Об этом он мог много рассказывать, обильно жестикулируя и тыча в меня указкой. Случай мой не был уникальным: психиатрия уже сталкивалась с подобным. Говорят, что в одной музыкальной школе (№306 им. Слесаря) завелся ученик, которому всюду мерещился преподаватель по пению, хотя в этой школе, кроме старого алкоголика-баяниста и двух злобных училок по сольфеджио, одна из которых была и директором, и завучем в одном лице, никто не работал. Бедный мальчик был единственным оставшимся в живых учеников ДМШ. Каждый день у него было три урока по баяну и шесть по сольфеджио. Не выдержав подобной нагрузки, юный музыкант сошел с ума, окончательно лишившись музыкального слуха. Учитель пения являлся к нему в образе певчего Д'Розда, и показывал ему партитуры Ш. Меля и Б. А. Бочки, чем неизменно приводил ученика в восторг. Но особенно нравилась ему ария К. О'Мара из оперы Москита "Г-н Ус". Он часто напевал ее мне, когда бывал в плохом расположении духа. Когда учитель уходил, то оставлял его в полном одиночестве, погруженным в мысли о злобных училках по сольфеджио. Надеюсь, вы уже догадались, что несчастным учеником школы №306 им. Слесаря был именно он - мой друг, доктор Цыц. Док ненавидел ДМШ, музыку и учителя по баяну. Что же его там держало в течении 12 лет, спросите вы? А ответ прост: держали его там злобные сольфеджистки. Еще в десятилетнем возрасте Марк Туллиевич проявил особую склонность к психиатрии. А за время обучения в ДМШ док занимался по большому счету не обучением игры на баяне, а изучением комплексов и инграмм училок по сольфеджио. Наставником и руководителем его был воображаемый учитель пения - большой специалист в области всего бессознательного и невербального. Но в конце концов Цыц таки окончил музыкальную школу с двойкой по специальности, но с уже готовой диссертацией по психиатрии на тему "Сольфеджио как патология, или пагубное воздействие на психику доминант септаккордов".
Его не приняли в консерваторию, зато с радостью и ликованием зачислили в Колумбийский университет. Там Цыц впервые попробовал марихуану и ЛСД, но это уже совсем другая история, о которой, может быть, я расскажу в следующий раз.
ПАТОЛОГИЯ 13
Как я уже говорил, мой друг, доктор М. Т. Цыц, был человеком необычным - как в теоретическом смысле, так и во всех остальных. Его образование вкупе с гибким умом открывало перед ним любую дверь без грубых методов типа молота или отмычки; скорее, это напоминало пластиковую карточку или ключ Тор Тиллы. И вот, в одну из мартовских пятниц 1967-го года с ним приключилась одна занимательная история, о которой я и хочу здесь поведать.
Был канун субботы приблизительно за 9 месяцев до 1968-го и два с половиной месяца после 1966-го года. Колумбийский университет, обильно снабжаемый местной колумбийской же, наркомафией, гудел, как растревоженный улей. Только вместо пчел в нем в избытке наблюдались поющие синие драконы, прямоходящие грибы и мыслящие шифоньеры, и кафедра систематики позвоночных была бессильна пред лицом ускоряющихся событий. А события ускорялись, и профессор физики все чаще пожимал плечами, наблюдая периодические нарушения основ теории относительности. Во всяком случае, когда он просил студента что-нибудь куда-нибудь отнести, это все реже и реже оказывалось там, где должно было оказаться. Так, например, остановив в коридоре благообразного юношу с большим белым кольчатым червем, выступающим из головы подобно флагу, профессор передал ему папку с материалами лекций по дуализму электрона - отнеси, мол, лаборантам на кафедру. Лаборанты материал так и не увидели, честное слово. Зато студент стал появляться в здании сразу в двух-трех местах и при попытке проверить его знания по физической химии газов напрочь забывал, к примеру, геометрическую оптику. А белый червь стал в два раза больше и попытался съесть декана и доктора биохимии, за что был расстрелян из электронной пушки. Но наивно было бы полагать, что на этом злоключения профессора физики кончились - это была только прелюдия. Буквально в тот же день в лабораторной работе одного из студентов генератор ван дер Граафа сгенерировал ван дер Граафа. Мужчина с рыжей всклокоченной шевелюрой, во френче и полосатых гетрах, проскакал по столам и, размахивая руками, бросился на профессора, на ходу объясняя, что систему преподавания физики в сием благословенном учреждении надо полностью перестроить. Будучи человеком искушенным, мсье Шарж (так звали профессора) нашел ван дер Граафа совершенно несведущим в педагогике и поспешил обратить его обратно в механическую работу, подключив к нему провода от остановленного генератора. Нерадивый студент при этом провернулся три раза вокруг своей оси, а в ближайшем винном магазинчике, так любимом грызцами науки, выбило все пробки.
Утром следующего понедельника в коридоре главного здания университета к профессору подбежал лопоухий взъерошенный заяц и прокричал, что на кафедре юриспруденции доктор Ганнибал Лектор сожрал всех своих студентов. В гневе и недоумении доктор Шарж машинально содрал со стены ежегодный бюллетень деканата экономического факультета "Красный Йом Кипур", разжевал его и, не почувствовав легкого горького привкуса чертовски мягкой почтовой бумаги, выплюнул через кулак в лестничное окно пятого этажа. В ответ на этот воинственный демарш в окно влетел злобный безголовый шмель размером с ведро и, просвистев мимо уха профессора, исчез в замочной скважине приемной замдекана; на чем действие бюллетеня и закончилось, хотя это никак не соответствовало колумбийским законам о труде.
Вконец разбитый и замороченный, профессор Граммоль Шарж возвращался домой. Дома его ждали две жены, как и всегда на протяжении последних двух недель, - с тех пор, как случайный электрический разряд в домашней кухонной печи вызвал колебания атомов жены вокруг точки равновесия, и к моменту полного излучения в пространство вновь полученной энергии атомы равномерно распределились по двум уровням; соответственно, первоначально жены стояли друг у друга на голове. Профессору пришлось разделять их вручную. Одна из жен была какой-то рыхлой, потому что при тех же размерах имела вдвое меньшую плотность, а вторая - какой-то маленькой, потому что при той же плотности имела в два раза меньший размер. Благодаря этому их было очень легко различать, чем профессор, однако, не занимался - у него с некоторых пор и других забот хватало, поважнее. Он только в постели называл одну облачком, а другую - цыпочкой и дарил им разные цветы на восьмое марта: одной - одуванчики, а другой - монстеры Хклябпса и диффенбахии многогадящие. Где он доставал одуванчики в марте - оставалось загадкой; лишь доктор Г. Лектор предположил со свойственной ему прямотой, что это - "абглодынныйи и засушынныйи длиннавалосыйи бландинки".
Но, кроме жен, сегодня дома профессора ждал пакет. Он пришел еще днем, очень устал с дороги, и теперь сидел в Шаржевом любимом клетчатом кресле под торшером и попивал горячий кофе, заботливо приготовленный несчастными женщинами. Пакет был почему-то из русской Академии Наук, адресован вовсе не профессору Шаржу, и содержал в себе критическую реакциию правления Академии на донос, приведенный в письме полностью, составленный в лучших традициях довоенного красного НКВД и принадлежавший, скорее всего, окровавленному перу доктора Ганнибала Лектора. Донос доносил, что явно что-то неладное происходит в последнее время в колыбели колумбийской и мировой ядерной науки - на кафедре физики КУ (Колумбийского университета), и потому похищение профессоров оттуда с целью оживления деятельности всесоюзных НИИ космического радиопчеловодства и сельской деструктивной энергетики не представляется целесообразным. Мсье Шарж сразу смекнул, что в его кресле что-то не так, набросился на пакет и с яростью разорвал его. Прочтя содержимое - немало озаботился. "Э-э... Конечно, - подумал он, - все сказанное там не имеет ко мне никакого отношения, но, тем не менее, все сказанное там имеет непосредственное отношение ко мне! А ну как русские узнают о моих последних работах в области червячной передачи?!." Дело в том, что червяк, расстрелянный лаборантами прямо на голове встреченного Шаржем студента, послужил ключом к постижению источников утечки относительности в стенах университета. Оказалось, что информация, в том числе в виде заверенных мировой печатью официальных документов и проглоченных членов профессорско-преподавательского состава, мало того, что рано или поздно передается с одного конца червяка на другой почти без изменений, она, как это показал опыт с червяком и черепом студента, разнесенными на куски залпом электронной пушки, равным образом переходит и в задницу червя, отделенную от головы (в т. ч. - головы студента) и помещенную от нее на значительном расстоянии. Построенный профессором на этом принципе червячный передатчик вызвал тщательно скрываемый интерес шпионов всех стран и народностей, различных конфессий и вероисповеданий, идеологических убеждений и наркотических пристрастий на секретной выставке капусты в Брюсселе. Охота русских за секретом выделки червя для него обещала быть увлекательной, небескровной и - в итоге - успешной, поэтому старенький физик очень беспокоился. Он-то сразу сообразил, что причина всего - клетчатое кресло, клетчатка которого дала сбой и клетки которого не захотели делиться друг с другом, из-за чего началась война вдовы Кличко с Бургундией, в результате которой на рынки прекрасной Колумбии стали поступать такие мясопродукты, что даже ужасный Патоломоанатог Пещеры Аполиспакиса не смог бы понять, откуда это отрезано, а оловянные бургомистры армии пирата Мроргана, соблазнившись аппетитными на вид бифштексами из учеловекатакоенерастет, отказались увещевать перевозбужденных паларалараменитариев земли Северного Реинвест-Фаллоса, и, неувещеные, те бросились на неомбразуры графа Д'зота с ужасающим грота-гиканьем и гика-шкотством... Лишь один в мире был человек, к которому можно было обратиться без риска получить пулю ножом в спину, кто мог бы прийти и послужить милой отчизне, цветущей моей Колумбии, в чине стороннего наблюдателя с остро заточенным венесуэльским автоматом "Наперевес"... Да воздражат же перед ним Все Члены Секты Метателей Молоха!.. Такие стихи чертал профессор на вывернутом наизнанку пакете, пока другая рука его вместе с двумя женами в записной книжке нашаривала фамилию и телефон старого школьного друга профессора Штихиана (так он сам себя несколько раз уже почти назвал) - психиатра Марка Т. Цыца.
Не в силах унять бушующие стихии, профессор все-таки набрал номер доктора Цыца и настоял на немедленном появлении оного в стенах университета. В схватке с червем он потерял пенсне, а взбесившимся Ван дер Граафом оторвало контакты слухового аппарата; студенты дематериализовали военную кафедру, и все пули, выпущенные на университетском стрельбище за 1966-й год, синхронно вернулись в дула автоматов, в точности повторив свои траектории. Дело мог поправить только психиатр со стажем. Именно таким, по мнению профессора Шаржа, был Марк Туллиевич Цыц, появившийся через полчаса в одной из аудиторий. Он довольно быстро понял, что имеет дело с нетипичным случаем параноидального бреда, отягощенного проявлением психокинеза, ибо плоды воображения профессора Шаржа обладали массой, плотностью и ускорением. Однако они были начисто лишены анатомической формы, лингвистических способностей и географических признаков. Принимая во внимание чисто физическую природу мнимой реальности, он и сделал подобные выводы. Если бы, к примеру, созерцаемые им явления, были сгенерированы мозгом профессора юриспруденции, мы столкнулись бы с бумажными человечками в судейских мантиях, исписанных параграфами из конституции; они имели бы только юридический статус, не имея физического тела, и лица бы у них были юридические. Профессор изящных искусств явил бы нам эолову арфу с ухом Ван Гога, а математик - скачущие штаны Пифагора без малейшего признака Пифагора внутри. Все еще думая об астрономической глупости образов химика (Земля-электрон и населяющие ее мюонные, лептонные и си-бозонные люди масштабом 1 к нескольким квадриллионам), доктор Цыц направил свои калоши в подвал к бакалавру физической культуры, дабы тот одолжил ему спортивный молот для отключения профессора Шаржа от его видений.
В подвале его ожидало необычное зрелище: бакалавр физкультуры восседал на белогривом козле, запряженном в нелепую повозку из трамплина для прыжков в ширину и двух штанг, на которые был водружен трехэтажный мат. Он пытался поймать баскетбольной корзиной носившиеся по залу мячики, чтобы те не достались на обед многометровому канату, разевавшему веревочную пасть. Марку Туллиевичу стоило больших трудов навести порядок в спортзале, и наконец, когда канат был связан, а все мячи - накачаны транквилизаторами, бакалавр выдал ему долгожданный молот, опасливо озираясь на бьющегося в конвульсиях белогривого козла, минуту назад исторгшего из кожаного чрева две кегли...
Дорога на третий этаж отняла чуть больше времени, чем он ожидал, в силу того, что в районе второго на его пути встала сбежавшая шведская стенка, возомнившая себя Великой Китайской стеной и швейцарскими Альпами одновременно, но он притворился термитами и отгрыз ей хребет, не обращая внимания на протесты, исходившие от портретов Суворова и Мао Цзе Дуна, после чего продолжил путь, освистывая лестничные марши.
Когда он ворвался в аудиторию профессора Шаржа, тот был окружен парадоксами Зенона, которые дружно делили его пополам бесконечное количество раз. Мал мала меньше, Шаржи и Шаржики бегали по паркету, сталкиваясь лбами и круша то немногое, что еще уцелело в чудовищном водовороте захватившего университет Хаоса. Крупнейшие из них размером не превышали кристаллики сахара, о более мелких можно было только догадываться. Помимо прочего, доктор Цыц обнаружил в аудитории колбу с ядерными грибами и неорганический спирт. Когда же многомиллионная армия Шаржей начала разрушение материи на молекулярном уровне, Марк Туллиевич не стал дожидаться, пока его молот рассыплется в черный порошок шаржевых солей, а размахнулся и... потерял сознание.
С трудом отыскав сознание в левом верхнем углу, доктор увидел, что все вокруг обрело привычный вид, и только молот, торчавший из головы профессора Шаржа, напоминал о том, что в этой комнате происходило что-то непотребное. Но на анализ ситуации у него не было ни времени, ни душевных сил, тем более, что он спешил домой, а доставать молот из головы было страшно - вдруг оттуда вылезет белый червь?
ПАТОЛОГИЯ? НЕТ БОЛЬШЕ ПАТОЛОГИЙ!
P.S. Все совершенное героями данной повести и самим автором было сделано исключительно из любви к ближнему и самому автору.
При написании сего пострадало:
Психиатр - 1 шт.
Пациенты - 35 шт.
Ежики - 387 шт.
Штангенциркули: 48 шт. - убито, 3 шт. - ранено (судьба остальных 46 500 будет выясняться по мере обнаружения их в подсознании).
Питон - 1 шт.
Писатель - 0 шт.
Колумбийский университет - страдает до сих пор.
Науки, точные и естественные:
Русский язык
Литература
Алгебра
Геометрия
Физика
Химия
Биология
География
Политология
И все прочие, включая геронтологию...
ПАТОЛОГИЯ СЛЕДУЕТ...