Давай картавить, имитируя французский,
как будто горло бредит косточкой вишневой...
Я плавно выскользну из крепа белой блузки,
смотри, нарядность вся моя – теперь лишь слово.
А дальше – скатерть, дальше – карты и ликеры,
и шумной форточки привычная открытость.
Но я круженью рада шершней-визитеров –
они похожи на катушки черных ниток.
Какое «рэ» у них! Не гул, не звук - сверхнота!
Вот где фонетик глубочайший микрокосмос.
Мой слух - сродни прибору вроде эхолота -
в нем осознал, увы, свою скупую косность.
Теперь крем-содой окатить сухое горло –
пускай штудирует картавость, не глотая.
О, как мне нужен голос нежных аллегорий,
и как важна мне эта звукопись чужая:
картавит утречком омлетная веселка,
картавит кот сквозь сон свой обморочно-рыжий.
Я их рулады изучаю с чувством долга.
И ты поймешь меня, и тайное услышишь...