Огромный силуэт самолета бесшумно кружил в сером небе над городом. Ничего кроме этого, ни звука… Только еле слышная заунывная мелодия, льющаяся из репродукторов самолета. Музыка, лишь иногда прерываемая более громкими звуками незнакомой речи, была мучительно знакома. Кажется, он не так давно слышал её по радио во время езды в маршрутке. Вот только что это была за песня и даже на каком языке она была, ускользало из памяти. Просто ощущение чего-то арабского, восточного, мусульманского. Но он не думал в этот момент об этом. Он вообще ни о чем не думал. Он просто ждал.
А еще было немного страшно. Нет, не так страшно, когда от приступа ужаса встают волосы дыбом. Нет. Просто необходимо было ждать, одновременно не имея никакой возможности знать: а чего ты, собственно, ждешь? Вот такой дискомфорт ожидания, полное отсутствие мыслей и каких-либо чувств, кроме ожидания.
Это, вообще-то говоря, было очень странно для человека, который часто был обеспокоен больше всего только тем, чтобы ни о чем не думать. Странно для человека, мучительно переживающего то, что он все-таки думает. Странно для человека, который в последнее время постоянно думал о другом.
Если быть до конца честным он думал об этом и раньше, но до последнего времени иначе, не так болезненно. Как фон для этих других, новых мыслей о другом, всплывали из памяти или из снов развалины чьей-то крепости и просто развалины… А еще гора на берегу залива, где было бы здорово поставить пушку и топить проходящие мимо корабли.
Они – тени из его памяти или снов – пили в этих развалинах вино, вскрывая бутылки маленьким ножом. Он поразился тогда, насколько он острый, как удобно было бы им перерезать вены или горло, и он украл его, взял с собой из этих развалин. Когда он держал его в руках, остриё само собой поворачивалось, целясь в сердце немного загнутым концом. Но это было потом…
Тогда же, когда он начал думать по-новому о другом, там были развалины… Фундаменты, остатки стен домов, которые были когда-то чьим-то миром, но он, этот другой мир был взорван, разрушен. Остались обломки – скелет другого мира… Это было так естественно в таком месте думать...
Сейчас он уже не думал ни о чём. Стоя рядом с тенями, которые должны были обозначать таких же, как он людей, он сам стал тенью и просто ждал…
Кто-то, до этого бормотавший с самолета непонятные фразы на непонятном языке, сказал уже на почти понятном языке, что мир их сейчас будет разрушен, словно они не знали этого и без его слов. Голос с диким акцентом пояснил: разрушен за то, что они лезли не в свое дело.
Но и после этих слов оцепенение ожидания не было прервано. Он и тени рядом до сих пор не знали, как именно будет уничтожен город.
Да! Уничтожению подлежал не весь мир, а только один единственный – их город. По странной прихоти жребий пал на них. Но для жителей города не могло служить утешением, что тот, другой мир за пределами города уцелеет. Их город был их миром. Всем миром.
Они не знали, будут ли это взрывы сотен бомб заложенных террористами в разных концах города. К сообщениям о подобных взрывах в других городах все уже давно привыкли. Разве что на этот раз они знали, что это будут не просто взрывы, а полное уничтожение города, их мира. А ещё из самолета могли начать бомбардировку… Или сценарий включал оба пути их уничтожения…
Когда из люка в борту самолета стали выпадать странного вида предметы, плавно опускаясь к земле, повиснув на гигантских парашютах, все резко изменилось, пришло в движение. Хотя всё равно до сих пор никто не знал, что это такое. Голос с самолета, издеваясь, говорил, что эти грузы на парашютах могут быть бомбами (зачем бомбам парашюты?), а могут быть – старыми унитазами.
Власть голосом губернатора тоже вышла из оцепенения и объявила, что держит все под контролем, и жителей города ждут на вокзале комфортабельные паровозы. Жителям рекомендовалось, не допуская паники, стройными рядами отправляться на вокзал. Но голос губернатора дрожал, он оговорился, сказав сначала вместо «паровозы» – «крышка», что больше соответствовало действительности.
Впрочем, для него все это: самолет, губернатор, люди и паровозы – перестало существовать. Легкой тенью пришла мысль о другом – о том, о чем он думал в последнее время. В последнее время… Но так же легко эта мысль и ушла. Он опрометью кинулся домой. Наверное, чтобы в детском порыве спрятаться в уютной раковине собственного дома, в собственной постели, укрывшись с головой одеялом, от мира вокруг него. Даже в тот момент, когда этот мир исчезает навсегда.
Но потом он понял, что все равно не успеет. Он выхватил мобильный, набрал номер домашнего телефона, успел крикнуть:
– Мама, не беспокойся. Я пока ещё жив!
Да, он был ещё жив…
Но ведь пока ты жив, твой мир не может быть разрушен. И ты можешь совершенно спокойно думать о другом. Даже если это больно. Со временем боль пройдет. Может быть…