НА ПУТИ К НИНЧУРТУ
Вдали высились горы — чёрные, плоские гиганты, сглаженные могучими пластами отступивших когда-то ледников. Уже три часа мы шли по болоту в направлении ущелья, по которому только и можно подняться к озеру Светлое. Ноги вязли в глубоких мхах, проваливались в ямы между кочками, на плечи давили непомерного веса рюкзаки, но мы старались думать о том, что впереди лежит сказочная страна саамов, где больные исцеляются и даже усталые, разочаровавшиеся в жизни люди обретают молодость. Мой спутник, Андрей, отправился сюда, чтобы испытать острые ощущения, по которым соскучился за год сидячей работы в офисе, и вот теперь ощущений было больше, чем надо, — серые тучи слепней и мошки облепили наши лица, а впереди лежали десятки километров, отделявших нас от ближайшего жилья. Внезапно нога провалилась в глубокую яму, и сразу я оказался почти по пояс в воде. Ругая составителей карты, на которой тропа была указана лишь приблизительно, Андрей протянул мне свою палку, которую выломал из погибшей берёзы. Когда я, тяжело дыша, выполз на ближайшую кочку, то не сразу сообразил, от воды или от пота вымокла моя одежда. Мы прошли ещё километр, и, наконец, сев на большой плоский камень, скинули проклятые рюкзаки и стали жадно пить из фляги. Казалось, это гиблое болото никогда не закончится….
И вот мы снова шагаем вперёд и вверх. Озеро открылось внезапно за очередной небольшой грядой камней — от него исходил тихий голубой свет. Зеркало, светлое зеркало упало между двух гор, и за тысячелетия причудливые низкорослые деревья, похожие на каких-то изломанных жизнью стариков, освоили мшистые берега. Черпанув из озера кружкой, мы попробовали воду — она была ледяная и непривычно вкусная для меня, городского жителя, давно не прикасавшегося к чистой, нетронутой природе. Пока я умывался и рассматривал дно у берега, Андрей бродил среди камней, тщетно пытаясь найти следы других людей — только тропа говорила о том, что мы здесь не первые.
— Знаешь, — сказал тихо мой друг, но голос легко долетел до меня, успевшего отойти в сторону метров на сто, — знаешь, хорошо бы поселиться здесь навсегда.
В ответ я улыбнулся — было ясно, что уже через минуту Андрей снова заговорит о своих проблемах, которые остались там, далеко в городе. Увы, нам предстояло вернуться, а пока путь лежал по каменистому берегу вдоль подножия горы. Внезапно небо затянуло серыми облаками, словно в ответ на чрезмерный, необъяснимый оптимизм Андрея.
Миновав безжизненную гору и перейдя вброд небольшую речку, вытекающую из озера, мы поднялись по склону ущелья на плоскую площадку, покрытую таким глубоким, мягким ягелем, что вещи, вынутые из рюкзаков, буквально в нём тонули. Здесь мы благополучно заночевали, а проснувшись утром, я взял пластиковые бутылки и отправился вниз — в ущелье за водой. Стояла фантастическая тишина, и лёгкий туман клубился, сползая по склону. Из-под ног выскочила горная куропатка, притворилась раненой и стала уводить человека от птенцов. Было так трогательно видеть эту её заботу, и подумалось: «Мне тоже предстоит о ком-то заботиться, если только когда-нибудь вернусь в этот проклятый, но такой притягательный город». Вот уже за большим замшелым камнем открылся водопад, звук которого тонул и глохнул в тумане. Мощная струя, скатываясь по круглому камню, выточила небольшое углубление, из которого я наполнил бутылки. Какая-то птица странно плакала в тумане.
А через два часа мы с товарищем поели, собрали вещи и снова тронулись в путь. Несмотря на всю накопившуюся усталость, Андрей выглядел довольным. Он перестал, наконец, говорить о своих личных невзгодах и теперь восхищался внушительной горой, на которой белел ослепительный снежник.
Путь по плоскогорью на высоте километра был тяжёлым. Здесь густо росли карликовые берёзки, упрямо путаясь под ногами. Приходилось часто отдыхать, скинув ненавистные рюкзаки. Часам к четырём дня мы обнаружили небольшое ущелье и в нём необыкновенной красоты нависающий карнизом снежник, у которого Андрей не поскупился на целую плёнку. В результате, так и не удалось снять горных куропаток, целая стая которых вдруг выскочили из-под ног. Уже поздно вечером мы оказались на совершенно плоском и безжизненном пространстве — ноги попадали в щели между камнями, скользили, подворачивались, и любой неверный шаг мог закончиться опасным падением. Подул сильный ветер, в небе происходила какая-то подготовка к непогоде: летели клочковатые облака с бешеной скоростью, закрывались и открывались просветы, быстро темнело. Вскоре, мы с Андреем, изрядно уставшие, остановились у высокого камня, который, впрочем, не защищал от ветра. Попытка поставить палатку закончилась ничем — нас едва не унесло вместе с нашим лёгким домом. Лишь после продолжительной борьбы с тентом, удалось его растянуть, придавив края камнями и поставив единственный колышек посередине. Мы заползли под материю, хлопавшую на ветру, как большая птица хлопает крыльями, — внутри оказалось довольно уютно. Тогда, вынув из рюкзака баллон и горелку, я сварил суп-концентрат. Это варево прошло на ура, словно мы никогда не ели ничего более вкусного. На душе как-то прояснилось, несмотря на сомнительные достоинства нашего ненадёжного укрытия. Андрей что-то говорил о новой жизни, которую начнёт после возвращения, но я уже застегнул спальный мешок и мгновенно погрузился в сон. Тем не менее, ночью я несколько раз просыпался — лежал и слушал, как бьётся тент. Казалось, будто находишься не на земле, а где-то уже совсем близко к небу — таким странным был сумеречный свет полярного дня и таким невесомым воздух, рвавшийся под тент.
На следующий день с высоты плато открылся величественный вид на Сейдозеро — на это чудо, которое сотворил Бог, сокрушая ледники в чудовищной своей ярости. Горы раздвинулись, принимая талые воды снежников, и теперь казалось, будто какой-то космический исполин оставил гигантский отпечаток ступни, шагнув через Хибины на восток. Только вдоль берегов лежал зелёный пояс леса, резко оттеняя чёрный камень гор. Между тем, погода была смутная: облака клубились над вершиной горы Нинчурт, туман сползал по склонам к священному озеру, и мы едва разглядели на другой стороне цель нашего путешествия — ущелье Чивруай. Ошеломлённые, думали мы с товарищем о суетной городской жизни, удивляясь ничтожности человеческих дел перед лицом гармонического хаоса природы. Прямо по курсу перерезало плато ущелье, по которому круто уходил вниз гигантский снежник. Казалось, этот ледяной спуск создан специально, чтобы, съехав на пятой точке, поскорее добраться до озера. Но в конце спуска подстерегала смерть — слежавшийся снег обрывался, и внизу торчали острые камни. С осторожностью людей, лишённых всякой связи с цивилизацией, мы подобрались по склону к самому узкому месту ущелья. Взяв свой длинный охотничий нож в руку, я ступил на ненадёжный белый покров — к другой руке был привязан конец верёвки, которой Андрей должен был меня страховать, если… но верёвка оказалась слишком короткой. Ноги предательски заскользили, и, чтобы не упасть, я, присев на корточки, воткнул нож в снег, замер и осмотрелся повнимательнее. Далеко внизу шумел водопад — именно туда скатывалась вогнутая скользкая поверхность снежника. До спасительного другого края ущелья было слишком далеко, а тяжёлый рюкзак превратил меня в неуклюжую черепаху. Осторожно начав двигаться назад, я про себя помолился, как умел, пока Андрей выбирал верёвку с таким скорбным выражением лица, словно провожал в последний путь родную маму. Когда я, наконец, ступил на камни, где стоял товарищ, мы молча обнялись, не веря своему первобытному счастью. Перспектива подниматься обратно вверх, чтобы идти через гору к следующему ущелью, удручала, но всё же гораздо меньше, нежели горькая участь съехать вниз по этой ледяной ловушке, созданной игрой безудержных и расточительных сил природы.
Впереди было ещё много дней пути, много труда и много новых мыслей о жизни. Дождь накрапывал, когда мы стали карабкаться вверх по крутому склону, цепляясь за острые, подвижные камни. Я твердил одно и то же четверостишие вслух, пока один за другим они шумно срывались и с грохотом катились в ущелье:
«И в гортани моей, где положен смех,
или речь, или горячий чай,
всё отчётливей раздаётся снег
и чернеет, что твой Седов, «прощай»».
— Ничего, — бубнил внизу Андрей, — трудно жить на белом свете, в нём отсутствует уют…
В это время я, переводя дух, думал о том, что в мире присутствуют ещё и счастливые минуты возвращения, и, может быть, женщины, которые нас любят.
Солнце медленно склонялось к ущелью Эльмарайок, и где-то за Нинчуртом грохотала гроза.