МОЕЙ ЕДИНСТВЕННОЙ ДЕВОЧКЕ
ОПОЗДАВШАЯ НЕЖНОСТЬ
В подворотне скользких снежинок
оттряхивала пыльцу опоздавшая нежность…
Гром вяленых сапог топтал её,
выкорчёвываясь за водкой к ларьку; -
эхо с морян подскользнуло сапоги.
«Погиб!»
«Погиб!»
Кровь недотопленным котёнком
заструилась приручаться к опоздавшей нежности…
Потом из стен подворотни
вылуплялись пианинные (в янтарной слизи) пальцы
и заглаза без зрачков.
Девочка с воз-душным шариком
остро-раскалённой спицей проколола заглаз,-
оттуда хлынули нули,
похожие на её и её, и её прародителей.
Светало.
Похмельный дворник
слизал с тротуара ночное красное пиво
и стал в одну соборную кучу сметать
скифские прожилки
ранней осени и опоздавшей нежности.
Девочка на воздушном шаре
удалялась всё дальше и дальше,
превращаясь в чёрные квадратики.
С тех пор – меня никто и никогда не целовал
в губы.
ЛЮБОВЬ НА БИГУДЯХ
Намотанная на бигуди Любовь
влажной паутиной
заминировала замочную скважину.
Отважные оловянные солдатики
слизывали её рудиментарными глазами.
Перезрелые старухи рыжими тазами
выносили из сараев
бутылки из-под пива
и просроченные крылья,
изъеденные Иудейской молью…
Болью сочившись с потолка,
я капал на твои набухшие соски,
которые взрывались разноцветьем Лилит.
Твоя комната вращалась вокруг своей оси.
Че разносил на подносе
вавилонские кремовые башенки…..(((
Достоевский порол Рахиль
всей семейкой Карамазовых……
она смеялась, отхаркивая младенцев
созвездиями иудиных признаков.
Я ж продолжал капать…..
Ты последней пулей вскрыла улей
с кодом 120!!!
Тогда я отрезал зал обывателей,-
и с тебя слетело платье;
затем я расширил LSD-зрачок,-
и твои можжевеловые бусы прожгли пол;
потом я отрубленным хвостом дворняги
бросил себя тебе в ноги …
Ты стояла совсем нагая,
не касаясь пола…
Я дотронулся до тебя,
и наступила тишина безумства,
летящего с 17-го этажа: -
распашонками, пелёнками,
лифчиками, трусиками
и саморасстрелом на двоих
с оплавленными бигудями.
ОБИЖЕННОЕ СОЛНЦЕ
Утро открылось из консервной банки.
Утро открылось фиолетовыми бантиками.
Обиженное Солнце посадило себя на иглу
в конуру крота на революционную цепь.
Я шепотом разбудил тебя смотреть…….
Смотреть, как продавщицы картофеля
украшают себя,
выдранными с неба бантиками;
как отлакированные и вкрадчивые воры,
умножившись на ноль,
гонят самогонку из этих бантиков…
Раздвинув шторы,
небо из своей вагины
выплюнуло нам на подоконник
Обиженное Солнце.
Ты!
Ты скатила его в тёплое молоко с нефтью.
Потом ты достала все флакончики со слезами
и инсулиновым шприцом
делала ему внутривенные инъекции накопленных слёз.
У твоего дома уже стояла машина из психушки.
Мимо тебя прошёл Пушкин,
потом диффузорным клубком – Тургенев с Чеховым…
Они смеялись над тобой,
выкрючивая из горла жабры…
Твой утренний чай остыл…
Выплеснув его на обои,
ты положила в узелок планету Землю
и спрятала запазуху.
Обиженное Солнце выходило из комы…
из комнаты твоего алмазного леса.
Солнце уже не обижалось!
Оно ржало
ножевыми ранениями над тобой,
над твоей васильковой нежностью.
наивностью и заботой.
Обиженное Солнце навсегда застыло в зените,
пытаясь обнаружить тебя:
оно рыскало тебя под землёй,
под водой, под пламенем.
Но глупое солнце не сообразило откинуть одеяло,
где ты акварельными слезами
писала голубиным пёрышком по белоснежной простыне:
«Я люблю тебя!»
Я подсматривал, как тебе было жаль
Солнце, простебавшее тебя.
Ты простила.
«Зачем?»,
«Почему?»,-
эти вопросы уже никого не интересовали.
Всё осталось по-прежнему.
.(для них).
ПОХОД НА ТВОЙ АРОМАТ
Я шёл на твой запах.
Я шагал на твой аромат
через вишнёвые сады,
супрематические крематории,
мандариновые пустыни.
Проникая в глубь твоего аромата
на мне лопалась старая кожа…:
Из её трещин
димедролом падали суициды,
подпрыгивая и позвякивая.
Из её разломов
удирали иероглифы, заключенные в бункер.
Из её расщелин
в девственных плевах
карамельками выкатывались заигранные девочки.
Когда старая кожа императорским костюмом
спала с моего тела,-
мои лесные мышцы расстрелял звездопад…
Весь продырявленный
я продолжал шагать на твой запах!
Лапы кинематографа втягивали меня в экран;
Интернет через соломинку выпивал мои нектары тебе;
Тибет медитировал мной на ситаре.
В угаре ненависти и цинизма
я уловками ускользал от них. –
Я шёл на твой аромат!!!
Я шагал на твой аромат!!!
Мат беспрекословной радуги
осыпал меня звонкими созвучиями пощёчин.
Внутренний старец укутал моё мясо
дырявой шалью-молью.
Стало теплей.
- Она не вертится,- сказал мне на ухо Галилей.
Я ёрничал на лобном месте,
на лобках посвящённых дев!
Я рвал снег Онегина на промежную вату.
Но я не приближался к твоему аромату(((
Тогда, залатав себя асфальтом,
я придумал сшить облака в крылья…
И вот я уже летел на твой аромат!
Я летел на твой запах!
И вот-вот-вот-вот только тогда
я увидел тебя!!!
Потому что я узнал запах неба!
Потому что я захлебнулся ароматом неба!
Я нашёл тебя!!!
…НЕБО…
ЛОДОЧНИК
Катаясь на лодочке твоего клитора
пушистыми колокольчиками своего языка,-
я врубился, что лес – всех…
повешенных,
отравившихся,
самосожённых,
выбросившихся
завтра станет нарядной новогодней ёлкой!
Тётьки и дядьки будут отмечать Новый Год!
И мне этот Новый Гад
запихает в рот бумажный перегар стихов.
Да… я буду улыбаться им
замёрзшими крысятами,
клубничными гекзаметрами,
метафоричной подъюбочностью.
Я буду Им!
Сколько захотят – я буду им
справлять юную кожицу Нового Гада.
Оттраханной снегурочкой,
обнимая и отогревая унитаз,
я доставлю им удовольствие.
-Война?
-Снова война?
-Да!!!
Покидая города, на лодочке твоего звёздного клитора
мы врастём друг в друга
всеми радостными болями,
всеми венерическими сияниями,
всеми бабочками неравнодуший,-
мы небывалым Цветком
на этой дряхлеющей планете.
Нас приметят!:
затопчут, зашлифуют, заформолинят.
Но ты простишь меня………
Я знаю, что простишь. –
И мы снова выплывем весной
на лодочке твоего нежного клитора,
украшенного пушистыми колокольчиками
в Волшебный Сад –
Имя, которому Нирвана.