Фигня живого сердца
покрылась шерстью здравого рассудка.
***ня квадратных глаз
вдребезги рассыпалась СD-зрачками.
Всё захотело к маме: -
трамвайные потуги подругу
закупорили домой
на телефоны, факсы,
на прободенье язвы.
И лязгал бомж бутыльным перезвоном,-
он тоном Баха на Бахуса направил членную прежёлтую струю.
А я в углу топчу корявым кулаком
«Я не люблю тебя…»
На «ля» смеётся телек,
на «ми» танцует комната в угаре анаши.
Спеши!
Прошу тебя спеши по шпалам на Тибет. –
Там нет её – из пулемётно-магнитофонной ленты.
Меня менты и там достали:
всё погребали дубинками, электрошоком…
А мне хотелось током молока
ударить облака
и руки суицидным телефонным незвонкам
швырнуть на корм собакам.
Я – лаком!
Я – вкусный, словно «Тайд»,
как деревянная изюминка в дыхательное горло.
А то, что раньше пёрло –
проёбано скабрёзными стишками
на вымытых манишках унитазов;
на газовых конфорках с борщом прокисшим.
Кто лишний?
Кто вздутый патефон?
Кто Ангел?
Мне в ранге помойного ведра
любая мразь и пакость – мудра.
Хочу хабарики своих обтянутых крыльём скелетных пальцев
тебе коснуть крестом нательным без Христа. –
Тогда погаснет пустота,
любовь мне приготовит бритву, мыло и верёвку!
Хотелось стопку, за ней – другую стопку
насытую слезами журавлей.
Пей!
Пей пот с руки скалы,
пей проспиртованные губы.
Зажгут свой рок-н-ролл и трубы
иерихонские на чердаке Раскольниковых каяний и сопель.
Те сопли в баночку из-под духов
мне честным словом собрать поможет бомж.
Мы на скамейке будем петь тот западный флакон.
Он……………………
Он покружил над правым плечиком,
потом над левым.
А после – горячкой белой смылся,-
сделал ноги.
У Бога встретились убогие скопцы.
Перекурили), помолчали
и сплюнули в трёхмерность грубых рук.
Стук в дверь…………….
Не открывай.
Это – тот трамвай,
законсервированный на случай ядерной войны.
***ня души комком катилась до «Лесной».
Там нету леса(((
Там лишь маршрутные такси
с раскрашенными таксами и длинными ногами.
Всё хочет к маме…
Ругая звёздочку-сморчок,
что антипаденьм прожгло макушку.
Кукушка лишь «ку-ку» -
не больше и не меньше. –
……………………………..
Мне хватит года испросить прощенья,
нажраться в усмерть,
регулярно посещать часовни,
жрать объедки с обеденных столов.
Слов горделивое дерьмо
пропахло мясом чао-чао. –
Я никогда не знал, что так назойливы стихи, -
их выделеньем стёкла уляпаны кусачками и комаров,
и сумчатых ****ивых мух.
Мне захотелось вслух заплакать,
взапрвду!,
всерьёз мечты потасканной Ассоль!
Но боль – это такое,
как говорят тебе большущие спасибо.
Кто я?
Я «либо» иль «не либо».
Я либидо. –
Над похотью невластных тварей.
Я – хуже.
Я ломкой подзагружен,
как Пентиум четвёртый.
Отвёрткой лезу в пяточок розетки,-
оттуда рогом изобилья течёт варенье из сала с сахарином.
Не помню, как тебя зовут……
Ирина? Вера? Ну, а может Люба иль Надежда?
Сними одежду.
Включи «Сплин».
Найди клозет.
И ванную пройди. –
Там Леди Ди
смеётся над людьми!
На утро покорми мышей
и князя Мышкина впридачу.
На сдачу от кильки в соусе томатном
купи себя на раскладушку возле сундука
с тряпьём из прошлых лет.
Меня достало!
Меня достало так писать! –
Хочу в чулан с чулками особ нечистоплотных,
чтоб сквозь синтетики вульгарщины пробилась нежностью
серебряная земляника.
Я там в свинячем паре,
в темноте кромешной, вони –
увижу Лик
в разбитом зеркале открывшегося потолка.
Я Лик увижу!
Я слижу нектар с обиженных девиц.
Я птиц увижу!
И стану пыль старательно стирать
своими языками.
Опять всё хочет к маме:
отъесться, отоспаться:
потом лататься в одеяльце для деревянной куклы.
Все буквы в иероглифы сложились!..........!....
Теперь смотреть,
вдыхать изгибы, станы их. –
Мне хочется на них свернуться!!!
До счастья одноразовых гондонов –
свернуть –
фигню живого сердца,
***ню квадратных газ
и лажу обескровленной души.
Не хочу заканчивать как-то печально:
на самом деле всё будет заебись
с первой распустившейся почкой,-
мои голубчики,
мои матрёшечки,
мои птенчики,
мои абортики,
мои наклонности к уборке вокзальных сортиров.
Но я люблю вас, мои хорошие.