Когда зимы второй урок затвержен,
По темноте, скрипящей на лады,
Из дымом опоясанных наверший
Нисходит тот, кого поет латынь,
И долго смотрит в окна налитым,
И все-таки… и все-таки не зверь же…
Раз открывают, вывалив язык
Чадящей лампы: кто там, кто там, кто там?
Чуть сторонясь, давая жизнь пустотам,
Раскладывая полусвет на зыбь,
На трепет век, на вьюжные азы,
Подобные начальным эпизодам
Всего и вся…
Потом хрипит доска,
Потом у лавки стонет позвоночник
(эх, тяжек грех),
А прищур и оскал
Гуляют между запахов чесночных,
И темень глаз отсверкивает ночью,
Которая готова для броска.
Гость раскрывает тряпочный талмуд,
Цепляет пальцем в мелкой сетке трещин
Заложенную памяткой тесьму,
Где люди нумерованы как вещи,
И отбирает тех, кто был обещан
Ему пятнадцать тысяч лет тому…