- Куда, старуха? По своим делам?
Зачем дровишки тянешь? – лето вроде.
Бросай их, да пойдем – вон, слышишь, там,
На площади вершат казнь при народе!
- И что за казнь, зачем все это мне?
Давно не молода, чтобы скакать вприпрыжку.
Старушечьи дела – поближе к огоньку,
Да к чаю чтоб испечь помягче пышку.
- Брось, бабка, - зрелище не всякий день в году.
Пойдем. Оно понравится тебе.
Такое чувство – побывал в аду,
Когда увидишь аутодафе!
- И кто ж несчастный, что вас веселит?
Ведь на костер шагнул – отнюдь не трус.
- То узник императорской тюрьмы!
Да наш же, местный, по прозванию Ян Гус.
- А судьи кто? – Архиепископ новый.
И нынче точно Гуса песня спета.
- И немцу верить вы уже готовы?
- Поп говорил, что он бандит отпетый…
- А ведь не минул год – любому сумасброду
Готовы были вы намять бока,
И говорили – за него в огонь и в воду.
А ныне, что? – остыла голова?
Или утихла боль?
- судья так говорил
О всех его несметных пригрешеньях
Противу короля… - И вас он убедил?
И в вас ничуть не закралось сомненье,
Что то не ваш король? А наши что?
Где ж наша родовая знать?
Или в защиту чеха-славянина
Уже им было нечего сказать?
- Да нет, пытались, только толку мало.
В защиту мало прозвучало голосов.
Его ватага против знати выступала
Без наций и различий языков.
- И всеж-таки негоже отступать,
Ведь он роднее вам, чем эти немцы-судьи.
- Но он против законов выступал,
А немцы – что? Такие точно люди.
- Вас ловко хитрый немец обманул,
Суля свободу, равенство и братство.
Сперва свободу вашу умыкнул,
Затем сравнял вас всех, забрав богатство.
А уж от братьев отвернулись вы когда,
Носы вы к немцам вдруг поворотили,
Разрушив братство этим навсегда.
Вы немцам не нужны – своих забыли!
Сказала так и прямо сквозь толпу
Свой хворост пронесла в руках как знамя,
В глаза при том не глядя никому,
И бросила в сердцах вязанку в пламя.
- О, боже! Мать, за что? - воскликнул бедный Гус. -
Ужели мне от немчуры досталось мало?
Так нет же и свои мне добавляют мук!
- Неужто с этих дров и жарче стало?
- Опомнись, мать, я – сын! И ведь за вас терплю!
- Да знаю все. И что теперь такого?
Тушить нельзя – так хоть потороплю
Твое восшествие во Царствие Христово!
Ты думал, будто я, придя сюда
Почувствую себя последней стервой?
Иль ожидал, что буду голосить? –
Тогда припомни – твой костер не первый!
Возможно, ты в забавах позабыл,
Как из гнезда родного вылетали?
Что братья были, и отец твой был
И грабежей в дому не допускали.
Но где же то гнездо? Где родовая твердь?
Покинуто, разорено, разбито.
Там, где кормились раньше сотни душ,
Там ныне воронье одно лишь сыто.
Играясь в битвы доброты со злом,
Все будто сгинули – в селах деды и внуки.
Все запродали немцу в белы руки.
И ладно б в битвах – в шинке, за столом.
Чуть взгляд ни брось – все стало не свое.
Ни дома отчего, нигде родного храма!
Ушли, оставив только воронье,
Приблизив царствие бесчувственного хама.
Так кто ж кому судья? Кто сделал так,
Что Чехия мне нынче – как чужбина?
Ты говоришь, что я плохая мать? –
Я злая мать, но я достойна сына!