Остановились шестерни Вселенной,
Издав в тиши противный ржавый стон.
Замерзла кровь в горячих наших венах
И плавно перешла в хрустальный звон.
И время растворилось без остатка
В пустом стакане чувственных идей,
И в новом приступе припадка
Я возвратился в мир людей.
Они такие же, как прежде.
Безумный мир – не тихий сквер;
Они спешат купить надежду,
Облагородить интерьер.
Спешили у реки забрать теченье,
Надев на руку в качестве браслета,
И рассмотреть свое предназначенье,
Ища ответ в строении скелета…
Влюбленный в плавность линии квадрата,
В горшке цветочном рос чертополох;
И новых пленных расстреляв из автомата
В далекой Африке от криков я оглох.
После привычной казни, с эшафота,
Палач учил людей творить добро;
На погребеньи (это видел кто-то)
Поп между делом согревал нутро.
А Пистолет – подпольный пацифист –
В руках военных грязно лицемерил,
И после плакал и дрожал, как лист,
Но сам своим слезам уже не верил.
Негромко таракан на помощь звал
В одном из лучших городских кафе:
Над ним маньяк шеф-повар совершал
На газовой плите аутодафе.
Великий Сын увлекся «Кама-Сутрой»,
Не обращал вниманья на мольбу и вой.
Не отличал он больше день от утра
И все списал на квиетический настрой.
На улицах, задушенных асфальтом,
Ложилось покрывалом чудо-чувство
И, приглашенное на чью-то свадьбу,
В восторге пахло квашеной капустой.
Заснула песенка, меня жалея.
А ночь не приходила – не дождаться:
Ночь вышла замуж за богатого еврея,
Переменила прежнее гражданство…
Тем временем, совсем исчезло время,
Смешавшись все в одно и умерев.
Взойдет на этом месте сеперсемя:
Поджаристый хрустящий сладкий гнев.