Весь день сегодня с утра идет дождь, и я пытаюсь играть в самостоятельно придуманную игру -- глухой, деревенский, теткин Саратов стал Питером, Пятым Римом, Вечным Городом: желтая, сухая, пыльная степь -- мечтанной сырой серой слякотью. Игра почти получается, мысли текут, как вода, но вдруг на очередном повороте сворачиваются клубком и срываются в жадно распяленную глотку непредвиденной незваной Харибды. Я понимаю, что мне не удастся спастись, и срываюсь вослед, и знаю причину: все потому, что ты уехал. Уехал ты.
И потому волшебная игра становится пустой и ненужной, как размокающий под дождем ветхий картон упаковок, какими под вечер изобилуют торговые ряды, недалеко от которых находится место встречи, то самое, что нельзя изменить. Мне бы и не хотелось. Но ты уехал, и это хуже, чем что-то менять, потому что, зная: тебя в городе нет, я буду приходить туда, зная об этом, и просить -- не знаю кого -- чтобы ты скорее вернулся.
Ты уехал, и город умер. Он больше не вечен, и желтая пыль, прибиваемая дождем, становится серой грязью. Город не нужен мне без тебя, а я не нужна городу, он признает только нас, ибо немыслим без наших теней, как написал один хороший поэт. Твоей тени в нем теперь нет, но нет и моей, потому что тучи тяжело волочат по небу свои насквозь отсыревшие тяжелые тоги.
Ты уехал, посмел уехать сразу после того, как вернул меня мне, щедрым широким жестом -- взмахом пушистых светлых ресниц, отравленным тенью улыбки, притаившейся в левом уголке безупречного рта. Нет, ты не уехал еще, но для меня оно превратилось в уже, а не просто перестало существовать. Для меня ты уехал. От меня.
20 июля 2004