(Ю.П.)
Только я мог проронить столько нелепых выдохов,
что твой взгляд ложился на пламя свечи.
Оставляешь меня здесь одного, потому что нету другого выхода.
Оставляешь меня – оправданий тому не ищи.
На старой квартире и у тебя мы жгли свечи,
на новой – горел одинокий красный торшер.
Я нежно тебя целовал и ласково обнимал за плечи,
когда ты припадала губами своими к моим, я немел.
Только я мог так долго ждать тебя покинутым псом,
хомяком, малышом… кем еще ты меня называла…
По утру, притворяясь, играя без косметики чистым лицом,
я любил тебя больше, чем самого – видно этого было мало.
Но и ты не печалься. Любовь, может, скоро родится в сердце
и нежданно заглянет в твою светлую, уютную комнату,
и ты поймешь, что от нее уже некуда деться.
Ты отыщешь мои стихи в недрах стола, что когда-то скомкала.
Только я мог быть недовольным, обиды не затая,
когда ты незаметно, с улыбкой, делала мне больно.
И мы были вместе: я любил тебя, а ты не любя
проводила со мной вечера, но теперь довольно!
Уже солнце давно закатилось, да и звезды погрызли тучи.
Между нами отныне война, но не я ее объявил.
Не увидимся какое-то время – я считаю, так будет лучше,
только, что оно время? Ведь насильно не будешь мил.
Только я мог прощать бесчисленное множество раз.
Только я с каждым разом все чаще и чаще
убеждался во лжи, так не кстати сказанных фраз,
трактовал их немного иначе.
Тосковал без твоих откровений,
откровенно давая понять,
что неверны десятки решений,
что ты осмеливалась вновь и вновь принимать.
Только я мог не заметить пыль обманчивых взглядов
по любви или без, по счастливой случайности сна.
Только я мог быть так одинок, когда ты была рядом.
Только я был верен тебе. Только ты мне была по-своему верна.
Только я не заметил, как все изменилось,
как глаза застелил безразличья туман,
и глаза, до сих пор не пойму, почему, но слезились.
Я не верю, что слезы – обман.
Не суди меня строго за то, что пишу о тебе в прошедшем времени.
Это долг уважения; это, может быть, путь мой к спасению.
Это новое время, и веет оно переменами:
от субботы беззаботной до скудного воскресения.
Не суди меня строго: мне так проще – я меняю пространства,
оставляю все негативное далеко позади.
Я бегу от тебя для того, чтоб остаться
тем, кто знает, куда ему дальше идти.
Не пойми меня дурно, я не пытаюсь тушить впечатления,
и в золотом фонде моего сердца ты, конечно, останешься.
Вспоминаю о нас не без сожаления,
и нет смысла кривить душой – ты до сих пор мне нравишься.
Только я также знаю и то, что время лечит,
что и я спустя месяца буду жить, как прежде:
забивать ароматный табак, поджигая свечи,
не с тобою уже, а с другой, засыпать в одежде.
Только ты так могла, раздеваясь, скрываться от света
и капризничать: заставлять меня ждать темноты.
Иногда мне кажется: так некстати на нас обрушилось лето.
Иногда мне кажется, что это ты
незнакомым мне взглядом посмотришь и машешь своей хрупкой рукою,
и зовешь за собой, и манишь меня.
И тогда я иду, я куда-то иду за тобою,
и тогда я верю в тебя.
Только ты и могла оказаться со мною в то время.
Только ты и могла с любовью и без
быть со мною, как вместе со всеми.
Только ты и могла поднять меня до небес.
Обладая правами на первые чувства,
фотографии, призраки рядом твои.
И теперь лишь шаг до безумства,
и с любовью теперь, как без любви.
июнь-июль 2004