…в моем краю кормилица-земля
заброшена народом и забыта.
Давненько здесь не пашутся поля,
не сеются на них ни рожь, ни жито.
А ведь на протяженье сотен лет
растила хлеб вся здешняя округа.
Наверняка, и прадед мой, и дед
ходили здесь с лошадкою и плугом.
В дни юности моей пришлось и мне
затаривать мешки на зернотоке.
Я, правда, жил тогда в другой стране…
Теперь земля свои живые соки
впустую тратит: на полях растет,
стоит возле дороги туча-тучей
из недр земли поднявшийся осот,
да лебеда, а в ней – пырей ползучий.
А ближе к лесу сеет семена
на бывшей пашне и лелеет всходы –
небезуспешно! – дерево-сосна,
(да, пустоты не терпит мать-природа!)
А тут, где соснячок, тут и трава
не сорная растет, а луговая.
А в ней – всему июлю голова –
в июле земляника созревает.
Ах, земляника, ягода земли! –
Тобою в старину питались боги
языческие… Вот и привели
меня сюда мечты мои и ноги.
Да-да, я в зимнем городе мечтал,
что будет лето, я опять приеду
на родину, и что приду сюда –
на поля край, по своему же следу,
что виртуально сохранился тут,
на этом поле, в лебеде-пырее.
Они, как год назад, во всю растут,
как год назад, нахально зеленеют.
…В моем заветном месте – ни следа
чужого, даже травка не примята
никем. А вот слепни да овода
столбом вокруг стоят. А комара-то!
а мошкары!… Ну что сказать? – жара,
верхушка лета, красота для гнуса:
для овода, мошки и комара.
Но перед ними праздновать мне труса
резона нет: в траве огнем горят,
зовут к себе не ягоды – рубины!
Я под ремень заправлю свой наряд –
пиджак и брюки, на глаза надвину
поглубже кепку – пусть резвится гнус!
На землю лягу – животом, всем телом,
и ягоду попробую на вкус:
о-да! о-да! Она уже поспела!
Я по траве тихонько поползу,
дары земли кладя на дно бидона,
пусть вышибает из меня слезу
укус слепня, пусть зло и монотонно
звенит над самым ухом мошкара
и движется столбом за мною следом…
Я сам себе скомандую: «Пора»! –
когда придет пора идти обедать
в деревню, и наполнится сосуд
по горловину земляникой спелой.
Я подниму его и понесу,
на ягоду любуясь то и дело.
И выйду в поле… Снова на меня
нахлынет грусть, когда опять увижу
я сорняков густые зеленя…
Уж коли так – пусть движется поближе
к деревне лес, пусть медленно, не вдруг,
уже не по людской – по Божьей воле
лет через десять превратится в луг
столетьями пахавшееся поле.
Вот земляники будет на лугу!…
Как летом луг июльский заалеет!…
Лет через десять я еще смогу
приехать и прийти сюда за нею.
Ну а пока… Шагаю я пока
по кромке поля, весь сырой от пота.
Свободная касается рука
высокого колючего осота.
Плывут в июльском небе облака
над полем, дикой порослью обжитом.
… Они вот так же плыли в те века,
когда росли на поле рожь и жито.
Когда (ведь может быть!) прапрадед мой
красивый, как апостол на иконе,
нес землянику спелую домой
в плетеном туеске, а не в бидоне…