Мой ангел умолк и отозван
в пенаты, в высокую синь
смычком отшелушивать звезды
и сыпать в ладони – иным,
за то, что я, страхом влекома,
любовь, не спросясь, возвела
в унылый размер палиндрома,
где стала ничтожно мала
ее круговая дорожка.
Подарок затаскан до дыр
пустой бесконечной вертежкой
и треньканьем списаных лир.
Теперь в темноте и бессилье,
блокируя мысль о «люблю»,
привыкшая к шороху крыльев,
взамен привыкаю к нулю.
Такая же сомкнутость линий,
такой же пугающий круг...
Так вечер отчаянно-синий
густой духотою упруг.
Ты знаешь, дружок, как всевидящ
нуля пустотелый зрачок,
сводящий стихи в панихиды,
а стрелки в последний щелчок
того, что отныне – утрата?
Мы поняли суть полюсов,
разрозненных точек возврата,
где каждый был тверд и суров.
И может, без ангельских скрипок,
о чем-то неясном скорбя,
живой какофонией всхлипов
себе я вернула – себя...