Художественно оформленная публикация по адресу http://av-yakovlev.narod.ru/autors/valenciz/peregnoi.htm
*
Образы, вмерзающие в строки,
вскроют через пару сотен лет.
Презирая времена и сроки,
мой неразложившийся скелет
выплюнет кириллицу - на завтрак
впроголодь живущему уму.
Он, мой ясновидящий соавтор,
душу приоткроет, как суму.
Сколько бы мой слог не обнуляли
и не попрекали злой судьбой,
но прочнее закалённой стали
чувственно-бумажный перегной...
***
Я забыла твоё лицо…
Фотографии – ретушь, глянец…
Был бы сволочью, подлецом,
обезьяной – пройдёшь-не-взглянешь;
не любил бы, сжимая стон, -
я бы помнила!.. Под одеждой
обжигает не Бог – кулон.
Будто глиняную – надеждой.
РИСК РОДИТЬСЯ МУЗОЙ
Лаская кистью замысел природы,
художник видит глубже… но больней.
О, женщина губительной породы!
Всё сказано – всё отдано – о ней.
За риск родиться Музой, за бессмертье
в коллекциях страдающих жрецов –
отдаться налетающему смерчу
на крови разведённых красок, слов…
Упиться властью и кольцом коленей
любовь стреножить - сладостно - навек…
Поскольку для грядущих поколений
ты - терпкое вино, не человек…
***
Имя любви моей – Неутолимая.
Эрос питается голодом нежности.
Ты пуповиной объятий сдави меня!
Что нам оттенок синеющей внешности,
что нам оценки людей и традиции -
если тела слиплись сладкими тортами,
если Танатос обгложет и лица, и
прочие части, при жизни не стёртые?
Ампула прощания с юностью
Имя удаляю, реквизиты,
кипу телефонных номеров,
чувства, полуночные визиты,
позы замерзания в метро.
Бабочку, распятую в коробке
Юным Генератором Идей.
Лишь сначала показался робким…
О, как сложно удалять людей!
Действие за гранью паранойи.
Сверху созерцаю результат:
спит Земля, заполненная Ноем
свыше статистических утрат.
Бейте по щекам! Тащите спирта.
Душу для сохранности на лёд.
Ампула прощания разбита
простеньким
- Во, дура… но полёт!…
***
Вид на шквал. Почти седьмое небо.
Способ очищения от лета
с вечной пылью, пубертатным «мне бы».
Способ превращения в поэта
из девчонки-бабочки в парео,
из подростка с мокнущей ширинкой.
Грей – на полках. Романтизм - на реях.
Что же ищем в целом? Половинку…
Клавиши потёрты за победу
в поединке полоумных судеб…
Дайте вид на шквал и дозу бреда,
если не даётся то, что будет!
***
Возраст – плоскость. Крыша небоскрёба.
По-пластунски подползая к краю,
видишь жизнь до дна. Точней, до гроба.
Слепит без очков дорога к раю.
Страх, как будто шестирукий Шива,
обнимает волнами озноба.
Тело прорастает в липкий шифер
скепсиса – о, корневища сноба!
Суета представлена в масштабе
сотня к одному – примите ставки.
В виде «сверху» жизнь есть школьный табель
с прочерком напротив смертной давки.
***
Не давайся моим губам!
Я присвою – и будет мало
по язычески жадным ртам
глубины, что даёт начало.
И слова, что шептал другой,
забирая её невинность –
отниму! И сожму рукой,
чтобы время остановилось:
ни туда, ни сюда. Во мне.
А забудешь, так вместе с веком,
из которого, быв в огне,
ты вернулся. Не человеком!
***
Колебания белых тел.
Воздух полнится обертонами.
Так любил – или песню пел,
на четыре пуская стороны?..
Мне же - в пятую! вверх! – постой,
стану хлебною крошкой чёрствою,
перепутай флакон с водой,
окропи не живою – мёртвою!
Чтоб не выбросить, но отдать
подоконнику, птицам ветреным.
И – рассыпанная – одна
в целом мире – взметнусь уверенно!
Расстояние съест глаза,
имена, псевдонимы, отчества.
Счастье, чистое, как слеза,
характерно для одиночества.
Зачатие любви
Зачатие случилось незаметно.
И были-то тогда ещё «на Вы».
Не сочиняли правила игры,
и встречи не заталкивали в смету.
Что близость? Зарифмованный катрен
конечностей. Вершина. Ярость. Плазма.
Зачали в прозе! - горечью соблазна
забив проникший в поры жизни тлен.
Теперь поди припомни, на каком
из междометий в нас вселился Дьявол.
А он, похоже, слишком долго плавал,
оголодал – и бросил всё на кон!
Всевышний - в муках творчества плюс суд.
Крылатые, стыдливо пряча уши,
решили: коль взорвутся страстью души,
обрывки их в земных стихах найдут.
СТИХО-СО-ТВОРЕНИЕ
По-разному бьются сердца
мужчины и женщины.
И двое - модель "от Творца":
единое с трещиной.
В неё попадают вода,
слова, пена семени...
родится единожды два
и канет во времени.
Напьётся развенчанный Бог,
лишённый терпения...
И пустит по сотням дорог
стихосотворение.
***
Приготовь вина и простыни.
Бег навстречу. Бог – нам встречу.
Видит ли, как жить не просто мне
от тебя в полёте речи?
Если б яды расстояния
изливались не на строки,
а на небо! Расставания -
есть сердечные пороки.
Гонит кровь с больными паузами
в капиллярах мёд и дёготь.
Человек наказан разумом
пустоты - любовь не трогать.
Ну, а нам – не до прощения.
Рождены, чтоб сделать сказку.
И - для первого крещения -
слово вытеснили лаской!
***
Любовь палит – не выдержит и камень.
Мне лишь бы не убить тебя собой.
Мне лишь бы не уйти с тобой в запой
да в сырость камер!
Прощание. Предчувствие. Нелепость:
становится преградой каждый шаг.
И легче – легче! - вовсе не дышать,
чем верить слепо.
Больной молитвой расцветает нежность.
Неужто нам себя – да не поднять?!
Так жизнь вдруг умещается в полдня –
и в неизбежность.
***
Хождение по звукам,
по судорогам лиц...
Падение страниц
с ладоней и ресниц
на простыни разлуки...
Вершины обладаний
объемлют тьмой восток,
а приторный восторг
поддерживает торг
поэтов и изданий.
Но каждый знает - канем.
Но бьётся за глоток.
Но прячет зло в платок.
Но падает в лоток
Земли, чтоб выжить камнем.
***
Фобия жизни падёт на лист
грозотворением, стихозвучием.
Мир до краёв в мой бокал налит
с первой попавшейся в небе тучи.
Спички пожалую в корабли.
Жизнь поперхнётся моим восторгом.
Твой секундант накануне «пли»
выбьет оружие с воплем «здорово!»
Дрогнет рука у кривого рта.
Выскользнет шея из-под верёвки.
Там, где последняя жжёт черта,
стану - у самоубийц – воровкой.
***
Голос – тысяча вариантов
не меня. Не тебя. Не нас. И
в синем стареньком фолианте
жизнь отпетая да ненастье…
Телу сладко на полках, ибо
в переплётах теснится Эрос.
Открываясь, словарный идол
серость выменяет на ересь.
Приходите к нему на лаву!
По бутылке на связку нервов.
Поиграем со словом в славу
и окажемся в груде первых.
***
Не пей из стихотворного копытца:
провидцем станешь – водка не поможет.
Чем старше Муза, тем больней напиться
до твёрдой жажды быть на дряблой коже.
Холодными ли, жаркими ночами,
поэт – как жест разлуки – не сгораем.
Хрустит под гениальными речами
воздушная преграда перед раем.
Мой мир готов отдаться за копейку
в венок, корону, пригоршню сонетов.
Поэт тщедушен… да, поди, убей-ка,
когда душа парит за сотню метров.
А я, когда он лучшее читает
на завтрак собутыльникам и птицам,
вдруг чувствую спиной, что не чета им…
мечтаю – вниз! - и заново родиться.
***
Любим смерть на все лады
за точность, глубину, внезапность.
За то, что нет пути назад, но
есть крестовые следы.
Слово делает её
слегка фальшивым персонажем;
самообман с обильным стажем,
как земное бытиё.
Помнишь, выдыхала я в
экстазе: смерть – душа искусства! -
влюбляясь так, что брызги чувства
у души украли явь…
Последняя строка
Последняя не лучше первой,
хоть меньше слов на фунт греха.
И дважды прежняя река:
ступить на берег дважды стервой.
Любовник, рвущий суффикс от
затёртого телами слова.
И бьётся под рукой основа,
как фрикция ножа в живот.
Стихи, что горькое лекарство,
до состояния «прости».
Прости, уже не дорасти
до состояния «полцарства»…
Тебя, раздетого, с чекой
в руке - забыла в чистом поле.
И, кроме самой дикой боли –
не ожидаю ничего…
За что же вижу акварели
подмоченных грозой небес?
Зачем в груди последний бес
развоплотился в менестрели?
Сергею Волкову
Не умею жить на перепутье.
Выбор – каждый – мал моей стопе.
Холодит за пазухой «забудьте»,
силуэт надежды - на столбе…
Всем, меня не тронувшим, спасибо.
Вас, того не зная, уберёг
Бог… и только ночь, да голос сиплый
знают, что пылится у дорог…
Тем, кто натерпелся всласть со мною
бездны одиночества и зла,
выпало познать, чего я стою –
и проклясть величину числа…
Остальным… читающим и рвущим
завтрашний закат напополам:
так трещат дрова из райской кущи!
Прошлое – наш выбор - Божий хлам…
***
Наш дом непротяжённый, день да ночка,
на карстовых породах расстелён.
Зачем, небрежно взяв любовь в полон,
концу не вымолил отсрочку?
Учи же одиночеству. Учи.
Язык и немота как быль и небыль.
Забуду всех тебя, какими мне был,
улыбчивая без причин…
Рябина брызнет кровью под ногами.
Закрою дверь дешёвого кафе.
Глотая джин на старенькой тахте,
вдруг стану бесконечной нами.
***
Я не держала в руках оружие.
Власть ощущала лишь на бумаге.
Всей-то накопленной впрок отваги –
пережидать тишиной орущее,
бьющее в грудь молодое племя.
И, по ночам воздавая сторицей
стонам любимого, не расстроиться,
коль поутру он бежит из плена.
Хвост, небольшие жабры, пёрышки
вдруг ощутить в материнском ложе.
Ангела, в общем, родить не сложно.
Но удержать тягу к небу в зёрнышке!..
***
Зародыш откровения в опале.
Привычно прячем в тесноту груди
всё то, что – так могли! - но не дожали.
Лишь взгляд безмолвно просит: укради!
Ответственность за то, что не поймаешь.
Побуквенно тягуче входит тишь.
И праведную ложь не искромсаешь,
и грешной правдой вряд ли удивишь...
Жестокий акт рожденья человеком.
О, комплекс оживления во тьме!
Летим ли, пресмыкаемся - но вехам
разметить крест на высохшей земле.
Как странно, что поминки – способ встречи
для множества замотанных людей.
И в то, что были руки, губы, речи, -
чем далее, тем верится слабей.
Стремительно уходит чувство меры.
Что жизнь? Определеньям несть числа.
Но мне малы банальные размеры,
я слово отдаю, как жизнь – пчела…
***
Боюсь ли показаться подлецом?
Не всё ль равно, как меряют затылок.
Мой паспорт, нанесённый на лицо,
затёрт, но метит в цель, а также пылок.
А руки - не смотри, что тонок нерв, -
совьют, собьют, отнежат, обесточат.
И потроха - гигантский зверечервь,
поэзией да рвотой кровоточат.
Я путаю заоблачное с дном.
Влачу, как камень, брошенный Сизифом,
любовь. И умоляю об одном:
не показаться в вечности Халифом.
*
В который раз сшибает крышу
и длится, длится, длится ночь.
Я замолчать уже не прочь,
да смерть заладила: не слышу.
О, если б рифмой к пустоте
прижаться – и не тратить силы
на поиск образа и стиля,
которые всегда не те!
Печать! Прикрой мой нервный почерк,
что мир вокруг руки вращал.
Со слов душевного врача,
я вечное навечно порчу.
Тольятти
май-июль 2004 г.