На родине носят пальто и платки,
в растроганном небе волос завитки,
глаза, полудетские губы,
на родине дальней и грубой.
Еще назиданья, сугробы и псы,
унылые зданья под звуки попсы
с Германии или Ямайки,
а рядом – рука попрошайки.
Весна и в ресницах кошачьих ветла,
затертая книжка, округлость стола,
страница, подчекнута красным.
А в форточке – влажно и ясно.
Гуляют ручьи, растворяется страх,
прозрачные руки берут за рукав,
за хлястик и в спину толкают.
Наверно, погода такая,
что я, как блаженный, сощурясь хитро,
иду на пустырь, где копают метро,
и пахнет родною и дикой,
прозрачной еще Эвридикой.