Из Адама Линдсея Гордона (Австралия, 1833-1870)
Песня прибоя (второй вариант перевода)
Гнев океана - белые кони - ржут, на дыбы вставая…
Кто на барьер вас бешено гонит, у самого суши края?
Где он, толмач-прорицатель, тот, что ваш истолкует гром?
Но время он зря потратит – эту речь не запишешь пером.
Я слушаю грохот прибоя, монотонный настойчивый зов.
Кто смысл мне приоткроет этих древних, как море, слов?
Вот новый вал набегает, и снова оракул звучит.
Какую он песнь слагает, чей голос сюда он мчит?
Гребень покрыт сединою как знаком бессчетных лет.
Вот он радужных брызг стеною восстал – и его уже нет…
Эта песня – к радости ода? Или к власти земной пэан?
Или это отчаянная кода? Дай ответ мне, титан-океан!
Я готов в этом шуме услышать, как шипит погасший очаг,
Как плачут сироты, как дышит над невестой-вдовою мрак,
Мальстремов ревущие бездны, девятый гибельный вал,
Хоралы надежд бесполезных – о, сколько же ты их пожрал!
Здесь, рядом, в песках прибрежных, лежит неподвижно он –
И тем, что лицом было прежде, он к небу сейчас обращен.
Ты забрал у него дыханье, наполнил песком и водой,
Приготовил к долгим скитаньям, стал его последней бедой.
Твой прилив приподнимет тело, унесет за последний край,
К отдаленным вечным пределам, где пловцу привиделся рай.
Может, в миг какой-то последний своих угасающих дум
Он понял, тайны наследник, что значит твой гром и шум?
- Хватит, смертный! Оставь вопросы! Тебе не ответит прибой.
Что есть волны – всего лишь отбросы Того, Кто там, над тобой.
Мы ведь рабской покорны доле, – ты тоже, глупец, молчи.
Волны слепо исполнят волю Того, в чьих руках ключи.
Ты представь, что волна морская вдруг спросит Его: «Почему?»
Мы Господних путей не знаем, и тебе их знать ни к чему.
Мы просто поем свою песню, мы рвемся вверх и вперед,
Пока этот мир не треснет, коль настанет его черед.
***
Первый вариант
Дух океана, белый конь, ржет, на дыбы вставая...
Барьер железный грудью тронь, взлети над суши краем!
Ни прорицатель, ни софист вовек не разгадают
Твои слова - белеет лист и брызги опадают...
Мой слух настроен на волну, на монотонность зова.
Тебя пойму - но я в плену у языка чужого.
Вот океан вздымает вал, и вновь звучит посланье.
Что этот вал мне рассказал, что спел мне на прощанье?
Покрылся гребень сединой - то след бессчетных лет.
Обвал - и радужной стеной им новый гимн пропет.
То ода к радости? Иль мощь в пэане славит хор?
А может, это слезный дождь, Фортуне злой укор?
Стон о погасшем очаге, сиротский крик \"отец!\"?
Иль плач невесты из легенд, когда любви - конец?
Мальстрема рев? Девятый вал, сметающий суда?
Стихии, хаоса хорал, зовущий нас т у д а ?
Вон он, лежит на берегу, недвижен, не дыша.
Лицо как мрамор на снегу, над ним - его душа....
- Когда успел ты, Океан, отнять земную жизнь?
Тобой он был до смерти пьян, ты рядом с ним ложись,
Неси же тело в свой удел, неси меж острых скал!
Ты им навеки овладел, ты этого алкал!
В миг перехода в мир иной прозрел ли он, пловец,
Ужасный жребий свой земной, твой гимн, поющий жрец?
- О смертный! То, что ты хотел, не спрашивай у волн!
Глупец! Мы сами - сгусток тел, рабы Того, кто полн
Верховной власти над водой - Он вздыбливает нас!
Он посылает нас ордой трубить вам смертный час!
Нам, волнам, не дано судить о промысле Его -
Ты так же будешь здесь бродить, не зная ничего.
Мы - кони, вестники Творца, мы вечно будем петь,
И нашей песне - без конца точить земную твердь!
---
Оригинал
Adam Lindsay Gordon
(1833-1870)
The Song of the Surf
White steeds of ocean, that leap with a hollow and wearisome roar
On the bar of ironstone steep, not a fathom's length from the shore,
Is there never a seer nor sophist can interpret your wild refrain,
When speech the harshest and roughest is seldom studied in vain?
My ears are constantly smitten by that dreary monotone,
In a hieroglyphic 'tis written -- 'tis spoken in a tongue unknown;
Gathering, growing, and swelling, and surging, and shivering, say!
What is the tale you are telling? What is the drift of your lay?
You come, and your crests are hoary with the foam of your countless years;
You break, with a rainbow of glory, through the spray of your glittering tears.
Is your song a song of gladness? a paean of joyous might?
Or a wail of discordant sadness for the wrongs you never can right?
For the empty seat by the ingle? for children 'reft of their sire?
For the bride sitting sad, and single, and pale, by the flickering fire?
For your ravenous pools of suction? for your shattering billow swell?
For your ceaseless work of destruction? for your hunger insatiable?
Not far from this very place, on the sand and the shingle dry,
He lay, with his batter'd face upturned to the frowning sky.
When your waters wash'd and swill'd high over his drowning head,
When his nostrils and lungs were filled, when his feet and hands were as lead,
When against the rock he was hurl'd, and suck'd again to the sea,
On the shores of another world, on the brink of eternity,
On the verge of annihilation, did it come to that swimmer strong,
The sudden interpretation of your mystical, weird-like song?
"Mortal! that which thou askest, ask not thou of the waves;
Fool! thou foolishly taskest us -- we are only slaves;
Might, more mighty, impels us -- we must our lot fulfil,
He who gathers and swells us curbs us, too, at His will.
Think'st thou the wave that shatters questioneth His decree?
Little to us it matters, and naught it matters to thee.
Not thus, murmuring idly, we from our duty would swerve,
Over the world spread widely ever we labour and serve."