Помню себя лежащим в боткинской, гепатитным
замученным капельницами и уколами ребенком.
Говорила же мама: "мой руки!" - не слушал, не думал
что будет так. Так страшно. Так больно. Так одиноко.
В палате довольно много детей, но ни имен, ни лиц
в памяти не осталось, помню лишь шахматы
(в которые я тогда играть еще не умел) и отвратительную
голубую казенную тумбу из которой пахло лекарствами.
Еще помню, родители стайкой паслись под окнами -
к нам их не пускали, все-таки инфекционное отделение.
И один из мальчиков - самый взрослый и самый рослый
взбирался на подоконник и выбрасывал в форточку
наши письма, сложенные треугольничками, как фронтовые.
Я уже знал печатные буквы, и синим фломастером выводил:
"Мама! Забери меня отсюда! Я буду мыть руки. Буду мыть руки."
Но мама не приходила, не приходила, не приходила, не приходила...