В тишине пограничной, за пазухой лета,
где античный минор утешает прохожих,
молодая к тебе подойдет Генриетта
и сухую ладонь на затылок положит.
Подожди две минуты, листая страницы
механической книги о деве насущной, -
если что-то способно вокруг измениться,
непременно изменится. В норке барсучьей
золотистый орешек с ядром изумрудным
вдруг расколется надвое: небо и землю
порождая, как это положено утром
изначального дня в эпицентре вселенной.
Позже явятся боги с теорией множеств
и размножат до одури звезды и бездны.
А один, самый странный, налепит, быть может,
допотопных зверей и растений полезных.
К середине субботы, устав делать многих,
но еще не найдя золотой середины,
утомленный создатель затеет двуногих
из соленой воды и лирической глины.
Но когда потеряет контроль над процессом, -
плюнет на черновик и пойдет тренькать лирой.
А тела распадутся под собственным весом,
станут словом песочным, оплывшим верлибром.
Только песня останется в мире безлюдном,
с изумрудным ядром золотого ореха.
И твоя Генриетта исчезнет к полудню,
обронив скорлупу, как последнее эхо.