Сейчас интеллигентская общественность не хочет вступать в диалог с властью. Ее устраивает такая позиция, потому что в молчаливой дистанцированности нет ответственности за ход истории, идущей к своему логическому концу. А в том, что такой конец неизбежен, практически никто не сомневается. Это медицинский факт (О.Бендер). Диагноз, если хотите. Есть разве что несколько разногласий относительно сроков, причем самая продвинутая часть интеллигенции согласилась с Чораном в том, что история уже свершилась, и что мы живем после ее конца. Больной скорее мертв, чем жив. Но и там есть определенные несостыковки по срокам: для кого-то конец истории наступил после распада Союза, для кого-то - еще раньше, во времена Октябрьской революции, а кто-то со вздохом соглашается с Гегелем и уносит в букинистический Хомякова, изволившего вступить в спор с позиций «история свершилась, а как же я?». История - это не «объективная реальность, данная нам в ощущениях». Это то, что мы можем только мыслить, и в связи с этим что-то пророчествовать и планировать.
Все, что не делает государство, с позиций интеллигента - неправильно. Было неправильно, и стало неправильно, и может быть только неправильно. Ни одно государство не сможет в это поверить, а если и поверит, то перестанет существовать, потому что перестанет действовать. Оно не станет приносить в жертву национальной идее свои законы и безопасность граждан. Власть вообще не обязана быть идеологичной, и любая идеология для него лишь ширма. Потому наше государство только в момент развития, зафиксированного Гегелем, как неизбежная стадия самоубийства, могло совпасть с ретроградством интеллигенции. В период перестройки государство как бы переидеологизировалось
Оппозиционная государству, интеллигенция должна была вписаться в перестроечный процесс и была даже видимость, что вписалась. Дух площади Маяковского обнадежил тогда всех. Но на самом деле интеллигенция оказалась в стороне от всех процессов. Лозунги свободы у нее украли и профанировали.
Разумеется, тут же последовали комментарии от обманувшихся интеллигентов: демократия - это правильно, но насаждать ее - неправильно. Но до этих запоздалых реплик уже никому не было дела: с идеей демократии, которую проповедовала оппозиционная советскому строю интеллигенция, произошло то, что случается с любой идеей, «попавшей на улицу». Она стала площадным ругательством, бранным словом. От слова «демократ» открещиваются, интеллигенции неудобно уже носить на себе это клеймо. Но это не значит, что она торопится присоединиться к «патриотическому» лагерю, нет, ничего общего с принципиальными неинтеллигентами она иметь не может, да ее туда никто и не пустит. Чтобы быть «патриотом», нужно быть либо потомственным русским дворянином, либо ветераном войны, либо ярым антисемитом, либо вообще никем. (Впрочем две последние категории порой трудноразличимы). И пока ты ничто и никто, ты небезнадежен. Но как только в тебе проснется желание «вопрос разрешить», попадешь в разряд «демократов», а там как хочешь, признавай себя демократом - не признавай, это уже никого интересовать не будет. Патриотизм - приманка, на которую не клюнет разве что конченный интеллигент, да и тот скажет, что он патриот, но ничего общего с другими (неистинными) патриотами не имеющий.
Но если ты патриот, то попробуй что-то посоветовать такое правительству, чтобы это не было как всегда, неправильным. Пусть государство сделает хотя бы один правильный шаг. Но интеллигенция безмолвствует