П[р]оиски вчерашнего дня
Днём с огнём в крошеве прошлогоднего снега.
Француз Луи пытается выписать маслом шедевр. Русский критик ему говорит: Мазня!
Пылит дорога, скрипит телега.
Коптит светильник. Свержещит ящер. Сверлит зной кузнечик.
Злой волк выходит на крутую тропу дарвинизма щипать овечек.
Брюховато сопит нажравшаяся отрубей свинья.
Завхоз Иван Иваныч пускает ветры, осиянный серебристо-студёнистой пеленой дымно-табачных колечек.
Веничка кажет нос из-под одеяла,
Листы поэм рассыпав по выщербленному паркету.
Перековав мечи на орала,
Окопные вши карабкаются в современнные реалии по метрополитеновскому турникету.
Слоноподобная жаба душит Свидриглота Самойлова абрисом смайлика.
Веничка заканчивает глубокую аналитическую работу по национальному суверенитету,
А мозг Растенникова превращается в карту ячеек анилоксного красочного валика.
Арифметика счастья
Усугубит невытанцовываемость учрежденческой стабильности,
Наложив на ликвиды свои сальдо-бульдожьи челюсти.
Попадья залихватски танцует, обнаружив на приобнажённой фигуре татуировку "Настя",
Словно вытянутая из шкафчика наугад бумага - график с коэффициэнтами сталеплавильности
Из монографии Венички о национальной целостности.
Позёмка метёт-заметает неприметный полустанок
С зябкими фигурками граждан, ожидающих поезда, долженствующего их унесть.
После посещения тщательно отрекомендованных столичных путанок
На лысом черепе Квинтэссенциального Оперуполномоченного стала снова куститься чёрная шерсть.
Кашевар варит кашу, расхлебай-ка. А с ушей лапша - на пол, вниз.
Выпав из скатившихся с горы ледовой санок,
Белозубо, Арабелла, улыбнись!