II.
В те незапамятные времена народ трулей проживал в лабиринтах Подземья – целой страны, скрытой от любопытных глаз могучей шапкой Южных Гор. Люди и по сей день ещё обзывают трулей «нечистью», а кормилицу-Пучу – не иначе, как «Чёртов Омут».
Трули поклонялись Ясному Лалу – чудесному камню, росшему в Храмовой пещере, местонахождение которой хранилось в тайне от чужаков.
Да, – Ясный Лал рос. Рос, неведомым путём извлекая из недр драгоценные кристаллы подобно тому, как земной стебель высасывает животворные соки из благодатной почвы. И причудливые ветви Ясного Лала никогда не повторяли друг друга. То – на чёрном гранитном отростке прорезались рубиновые почки и пускали затем столбики горного хрусталя, то вдруг из алмазного нароста появлялись кварцевые или, того пуще, обыкновенные кремниевые ростки.
Но как ни хранилась трульскими жрецами тайна Ясного Лала, прознали о драгоценной святыне воинственные руды и, собрав войско, вероломно вторглись во владение трулей.
Легко далась победа рудам. Трули никогда не воевали и совсем не умели этого делать.
Разорена была Храмовая пещера, разбит на осколки Ясный Лал, и оставшейся в живых горстке трулей ничего не оставалось делать, как покинуть Подземье навсегда.
Трули ушли к берегам Северного моря. Их вёл единственный оставшийся в живых жрец по имени Тарис, чудом уцелевший в побоище у подножия Ясного Лала.
Там, в храме, оглушил Тариса страшный удар вражеской булавы. Оглушил, но не убил. И, очнувшись, увидел Тарис, как разбивают алчные руды тяжёлыми молотами тысячелетнее тело Ясного Лала, как брызжет при каждом ударе кровь святыни, застывая на лету и рассыпаясь по полу дивными самоцветами. Тридцать углов отъезжали из храма подводы, нагруженные драгоценностями. Тридцать углов недвижно лежал Тарис за жертвенным алтарём, проглотив рубиновую почку Ясного Лала, отскочившую к нему от разбитой ветви святыни.
И за это время пришло к жрецу Знание. Понял он, что пришла пора покинуть трулям Подземье, что не убьют их солнечные лучи, как считалось испокон веков. И, выбравшись из завалов Храмовой пещеры, собрал Тарис остатки своего народа и сказал им о необходимости оставить Подземье навеки, так как нет у них больше Ясного Лала, лишь священный рубин, растворившийся в крови Тариса, неудержимо влечёт его в неизведанные северные земли. Так говорил Тарис, и трули верили, потому что огромной силой обладали речи его, невиданным светом сияли очи его, и весь облик жреца преобразился необъяснимым образом - не дряхлый старец призывал народ свой, но могучий воин:
– Идёмте же, дети мои! Вон из Подземья! Ясный Лал укажет нам путь к земле, в которой найдёте вы новое счастье своё! Идёмте, пока не поздно! Ибо чувствую я, как наливаются камнем чресла мои, как густеет в жилах кровь моя, как закипает горним огнём сердце моё. Идёмте скорее! И там, где станет бездыханным камнем тело моё, пустит ростки Ясный Лал и защитит вас от бед и напастей.
Так говорил Тарис, и слеза, скатившись по щеке его, звонко ударилась оземь, обратившись осколком хрусталя.
– Веди нас, Тарис! Веди нас, сын Ясного Лала! – воскликнули трули, – Лучше умереть от небесного огня, чем остаться в Подземье рабами жестоких рудов!
В ту же ночь покинули трули Подземье через единственный, одному лишь Тарису известный выход из лабиринта.
И – чудо! Не убило солнце трулей, хотя и долго не могли привыкнуть они к яркому его свету.
Много солнц и лун сменили друг друга, прежде чем увидели трули на горизонте синюю полосу Северного моря. С радостью и ликованием поспешили они к краю невиданно огромной чаши океана, манящей необъятным простором. Они бежали по цветущей равнине, выкрикивая восторженные слова, всё сильнее заглушаемые приближающимся рокотом размеренного океанского наката.
Один лишь Тарис остался на месте, неподвижно вглядываясь в недостижимую черту, которая вечно разделяет небо и море – две синие стихии.
А когда схлынул первый восторг, когда смогли оторвать трули очарованные взгляды от завораживающей морской дали, заметили они, что нет с ними верного проводника, ни разу не покидавшего их за весь долгий путь. И, обратясь к равнине, увидели они вдали одинокую фигуру его, словно ожидавшую, когда можно будет продолжить путь.
Недвижим стоял Тарис, и не было уже такой силы, которая смогла бы заставить его сделать хотя бы один шаг. В невиданный камень превратилось тело и одежды святого старца. Но не умер Тарис, ибо даже в самые холодные ночи оставались теплы окаменевшие члены его и билось в каменой клетке груди живое сердце – сердце Ясного Лала.