Предрассветною порою
я, с работы уходя,
в темноте ищу немое
воплощение бытия.
Ошалев от бурной ночи
и от грохота станков,
я смотрю на мир наш, отче,
где господствует любовь.
День – обманщик, ночь – не сказка,
все покажет наперед:
то в тумане чья-то ласка,
то слеза дождем пройдет.
И припомнится под утро,
кто ты есть, а кем ты б мог,
не гулял бы в грязной куртке
и под ливнем бы не мок.
Мог лежать сейчас в постели,
пусть один, но все ж в тепле,
мог из клуба, обалделый,
приходить навеселе;
мог бы ехать автостопом,
мог лететь, а мог бы плыть,
исходить вконец все стопы
и америку открыть;
мог купаться в море славы,
знаменит или богат,
мог довольствоваться малым,
что дороже во сто крат;
встретить мог любовь большую,
не на день и не на два,
ту, с которою вслепую,
на край света на-всегда.
Но мечта неоднородна
и, с обратной стороны,
в то же время что угодно
здесь могло произойти.
Мог ворочаться в постели,
от бессонницы страдать,
после клуба, в самом деле,
в вытрезвителе лежать;
простоять всю ночь мог в пробке,
падать мог или тонуть,
и уже с больничной койки
прямо к господу рвануть;
мог в забвении оказаться,
без друзей и без врагов,
а потом понять пытаться,
что есть мера всех весов;
встретить мог совсем другую
не-любовь или не-страсть,
а затем весь день впустую
свою похоть проклинать.
Так, подробно сопоставив
pro и contra, против-за,
я увижу, как растает
воплощение бытия.
И в самих лучах рассвета
я найду заветный путь,
что расставит все секреты,
нашей грешной жизни суть:
время знает, время лечит,
если вдруг нахлынет грусть,
помни – жизнь есть чет и нечет
и спадет тяжелый груз.
30.11.2002