<Черное>
Так подведут и скажут: это край –
давай-ка вой, цепляйся и грызи,
загнись и сгинь, барахтаясь в грязи.
Тут не украсть – страшнее, чем украсть.
Душе темно от черного огня,
растут орлы у вдовых голубиц.
Не воскрешай убитого меня,
коль не убить – страшнее, чем убить.
<Белое>
Средь белых стен – ни крыши, ни угла.
Мой ртутный живчик спрыгнул со стола.
Вот ангелы по краешку земли
черемуху кому-то понесли.
В ночь со стены та девушка сошла,
ее нашли и мелом обвели,
и посадили в землю, как цветок.
Она взошла и встала у окна
с той стороны, где лунный завиток
белее льна.
Весна вошла и вышла, как игла.
К обеду белых ягод принесут.
У девушки той – срочные дела:
толочь стекло – солить больничный суп,
до блеска протирать колокола
за тех, кого и Бог уже не спас.
В последний час последнего числа
я Вас любил, не думая о Вас.
До снега эвтаназия цвела
у самых глаз…
<ОНО>
Не бойся постареть со мной.
Вдвоем – не страшно, а смешно.
Мы будем рядышком лежать,
как пара пыльных медвежат.
В берлоге теплой и глубокой
живется сладко-лежебоко.
Нам будет тихо и темно,
мы просто выключим кино,
а белый свет включать не будем,
и мы не будем жить, как люди –
так, как у них заведено:
куда ни глянь –
везде ОНО.