Наступает январь. Журавли улетают в Дамаск,
То есть, к тем поясам, где созвездья видней по ночам.
Каблуки, разрушая непрочный рождественский наст,
Переносят меня из уютной норы к палачам.
Непонятно зачем над землей разгорается день,
Ахинея, как жаркая кровь, ударяет в висок.
Надоевший до ужаса голос трендит дребедень,
И пылится портрет, перечеркнутый наискосок.
Наступает январь. Корабли уплывают на Крит,
Где светило к пяти не таранит морозную муть.
И опять темнота, только в цоколе что-то искрит,
Только крошится небо, и ветер мешает уснуть.
Одному не взмахнуть в темноте овдовевшим крылом,
Одному не поднять белоснежного голубя ввысь.
Мой экватор, моя половина, морозный надлом.
Никакого ответа на письма: "Ау, отзовись!"
Наступает январь. Поезда отправляются в Крым,
Где бесчинствует море и чайки уходят в полет.
На отчаянный крик темнота отвечает сырым
Промороженным ветром с заснеженных финских болот.
Петропавловский ангел надежно сидит на игле.
Я не в силах остаться, не в силах шагнуть за порог.
Только окна соседнего дома в оранжевой мгле
Да часы в темноте продолжают отсчитывать срок.
15.12.02