I.
Кто-то требовал: "Жаль!", – и он жалил,
Кто-то требовал: "Пой!", – и он пел.
Все закаты оранжевым залил,
Только этот залить не успел.
То и дело бросая на столик
Письменами покрытый листок,
От себя он отхватывал доли,
Сокращая пожизненный срок.
Он бросался в стихию лесов и
Разговаривал с небом в ночи,
Он был доктором тех философий,
От которых не лечат врачи.
Он не верил в отсутствие Бога
Всем законам, что знал, вопреки
И считал, что осталось немного
До воды безымянной реки.
И блуждая меж шатких надгробий,
И бросая одежду на стог,
С каждым разом все меньшие дроби
Добавлял во всеобщий итог.
Но счета и ряды не сходились,
Сколь бы ни были тропы узки,
И упал он, пробитый навылет,
Не пройдя половины доски.
Кто-то всхлипывал: "Жаль!", было жаль и
Зимний ветер неистово выл.
В этот вечер его провожали,
В эту ночь хоронили живым.
Были улицы темны и мглисты.
Меж кладбищенских сосен верхов
То ли саван белел, то ли листик
Не дописанных утром стихов.
II.
Своих владений сонные гектары
Он обойти не мог и не желал,
Под звуки мандолины и гитары
Молчание покоев умножал.
И каждым утром звукам мандолины,
Гитары звукам трепетным не рад,
Осматривал печальные долины,
Где рос недавно сладкий виноград.
Крестьянский люд толпился у овина,
И ветер в виноградниках шумел,
Лились в бокал сентябрьские вина,
В которых разбирался и умел
В них различать малейшие оттенки
Дождей и гроз, и солнца, и травы.
Висел забытый Господом на стенке
Портрет покойной матушки-вдовы,
И чудилось: до старости дорога
Еще длинна, черны еще виски,
А нынче стало ясно, что немного
Осталось до могилы и доски.
В огромном доме пусто без придворных,
Без запаха пельменей отварных,
Без девушек насмешливо-проворных,
Без мальчиков румяно-озорных.
И осень, и дождливо, и размыта
Дорога до соседнего села,
И кажется, что Господом забыта
Не матушка – усадьба умерла.
Он бродит по пустынным коридорам,
Свой взгляд печальный устремив вперед,
Печальный, ибо чувствует, что скоро
За ним Ее величество придет.
25.03.02