Открывши глазу этот стих, его читая, уясните:
Сие писал отнюдь не псих. За стиля вольность уж простите!
Талантлив, сука, спору нет – так о себе сказать спешу я.
Быть может, на закате лет благое что-то напишу я.
Ну а пока – прошу к столу – отведать жгучего разврата;
Цензуры принятой шкалу разрушим трехэтажным матом!
Российским сексом дать отпор слюнявым западным романам
Себя призвал я – и с тех пор считаюсь книжным ХУЛИганом.
И, если прочитав сиё, тепло в душештанах вы ощутите –
Читайте снова, ё-моё, да и друзей своих зовите!
**************************
На берегу родной реки, привычным действием руки,
Не предприняв к укрытью мер, пастух Федот дрочил свой хер.
Давно уж стадо разбрелось, в зенит светило поднялось,
А парень, знай себе, сидел и развлекался, как умел
И развлечением своим хотел нелегкий сбросить сплин.
Тоска заела, вот беда! И ни туда, и ни сюда:
Подруга детства и души, с которой мыслил согрешить,
В очередной раз предала, в очередной раз не дала.
Маруся, плотникова дочь, о коей грезил день и ночь,
От действий половых его предохранялася легко.
Красивой девкою слывёт, в соседском с ним дому живёт,
И, как гласит о ней молва, под парнем сроду не была.
Федотовы дружки давно ночами тащат на гумно
Невест сговорчивых своих – поблудить между ног у них.
Пастух же, сколько ни просил, Марусю не уговорил,
Но унижения терпел, так как её одну хотел.
Та позволяла целовать и даже крепко обнимать,
Но лишь за титьку он схватит – по морде даст и убежит.
Федот её тепла желал, в мечтах безумных представлял
Очередной их поцелуй – глядь, снова зачесался ***,
И, захватив ладонью кол, Марусе мнимой под подол
В ****ы томящий жаркий плен пастух засовывал свой член.
___________________
Страдальца муки в один миг прервал далёкий чей-то крик.
Федот вскочил – среди полей летела тройка лошадей,
А вслед за ней, по кочкам бьясь, повозка крытая мчалась.
Коняги, видно, понесли, да ровно как с ума сошли,
Грозя увечьем седокам, распространяя шум и гам.
Возницу матерно браня, пастух взобрался на коня,
И, чтоб пришпорить лошака, вонзился пятками в бока.
Хер по пути в штаны сложив, с азартом дико завопив,
Наперерез Федот помчал. С трудом он экипаж догнал,
И, приложив немало сил, он лошадей умерил пыл.
На землю соскочив, пастух собрался успокоить дух,
Но голос женский из дверей его позвал к себе скорей.
С известной робостью Федот, утрев со лба рабочий пот,
К повозке барской подошел. Он на себя был очень зол:
Ведь мог съебаться до того, как господа взъебут его!
Возница ползал на козлах. Пастух, превозмогая страх,
В нутро кареты заглянул и еще более струхнул:
Две бабы в дорогих шелках – румянец легкий на щеках –
От возбужденья ходит грудь, да так, что стыдно и взглянуть!
Федот стоял, потупив взор, готовясь выслушать укор,
Но голос дамы медовой его позвал: ”Мой дорогой,
Бесстрашный вызволитель наш, как ловко вы на абордаж
Приняли наших лошадей! Прошу, войдите же скорей!”
Пастух немного осмелел, и взгляд его повеселел:
Должно быть, некий гонорар ему предназначался в дар.
Взобравшись к барышням в салон, уселся них напротив он,
Смущаясь собственных штанин с дырами разных величин.
Стараясь быть предельно мил, он собеседниц изучил,
И взгляда отвести не мог от чересчур красивых ног.
Постарше дама сей же час, почуяв похоть его глаз,
Той, помоложе, подмигнув, привстала, двери запахнув,
И, как бы ненароком, вдруг – подвел, наверное, каблук –
Споткнувшись, к Феде на скамью спустила задницу свою.
Пастух весь покраснел, как рак. Еще бы – не успел, дурак,
С сиденья руку подобрать! И даме впору бы уж встать
И закатить ему в ебло, чтоб неповадно было… Но,
Не замечая стыд его, спросила барыня, чего
Он пожелать себе б хотел за то, что был сегодня смел?
Федот сидел, как идиот, едва приоткрывая рот.
Хотел извлечь назад ладонь, но жаркий задницы огонь
Сознаньем парня завладел, а тот держался, как умел.
Духов пьянящий аромат, жар ляжки, аппетитный зад –
И явно ощутил Федот, как жердь его в штанах встает.
А дама, видя его страх, чуть приподнявшись на ногах,
Полы у платья задрала и пастуха приобняла.
Тут нервов лопнула струна – ведь первой начала она!
Пастух сподвиг себя на грех и …пальцы запустил ей в мех,
И у соседки на глазах стал влажный дамы гладить пах.
Вторую руку тут же в бой: схватив у бабы лиф тугой
(Дворянская смеется ****ь), он сиськи принялся ей мять.
Закрыла барыня глаза и жопой вертит, как коза.
Утробно чмокает ****а, и пальцы в ней туда-сюда.
Неровно дышит госпожа, всем телом пламенным дрожа,
И стоны шлюхины слышны, знать, за пределами страны!
Свое дыханье затаив, та дама, что напротив них,
Следит внимательно за тем, как достает Федот свой член.
Сорвался с уст восторга глас – она, не отрывая глаз,
Глядит на скользкое бревно, что ласки ждет уже давно.
“Жаннин, иди-ка, дочка, к нам! – зовет, открывши настежь срам,
Совсем растаявшая ****ь. – Пора о жизни узнавать,
Ведь скоро замуж, близок срок. Сейчас я дам тебе урок!”
Дочурка пересела к ним, горя смущением своим,
Но глаз отвадить не могла от богатырского кола.
Красива девушка! Федот, поняв умом, что ее ждет,
Недолго думая, обнял, на груди нежные нажал,
Девица ахнула, а он, решив уж лезти на рожон,
Лобок нашарив, тискать стал, чем вовсе деву испугал.
И, кабы мать не помогла, не избежать бы ей кола.
“Скажи, ты бабу знал, дружок?” – дроча свой алый пирожок,
Спросила пастуха она, отняв у дочки пацана.
Краснеющий Федот признал, что женской ласки не видал,
Но был бы благодарен той, коль та поделится ****ой.
Развратница, захохотав и хер ему пощекотав,
Сказала, сняв с себя корсет: “Ну, что же, почему бы нет?
Но! Прежде, чем девиц ебсти, учись, малыш, себя вести.
Не всякой грубость по душе. Иную можно на траве,
Другой же – сладость одеял, да чтобы с пониманьем брал.
А ты с отсутствием манер меж ног прилаживаешь хер!
Сначала нужен поцелуй, а не в живот воткнутый ***!”
“Я понял!” – выкрикнул Федот, раскрыв слегка щербатый рот,
Легонько даму приобнял, к груди ее нагой припал,
Стал исступленно целовать, соски торчащие лизать.
“Уже неплохо, так держать!” – захохотала снова ****ь.
Пастух вовсю из кожи лез, почти не оставляя мест
На теле голой госпожи, где б не сказала та: “Лижи!”
Всю рожу вымазав слюной, Федот забрался с головой
В промежность к барыне своей, шалить там принялся у ней.
Где раньше пальцы запускал и с ненасытной силой мял,
Теперь работал языком, раздвинув мякоть, как штыком.
Над барской шлюхою корпя, он брал уроки для себя.
От сладострастия завыв, Федота голову схватив,
Каталась дама по скамье, раскинув ноги в забытье.
И вот от сумасшедших ласк, не открывая своих глаз,
Всем телом дама затряслась, из щели влага полилась.
Сознанье, видно, потеряв, затихла, на спину упав.
“Ах! Что вы сделали, кретин!” – в испуге вскрикнула Жаннин.
Он повернулся – та в слезах под платьем свой ласкала пах.
Кого же прежде отъебать – дочурку или шлюху-мать?
Красивей дочь; заправить ей, должно быть, было бы чудней,
Но мать доступней. И Федот, поняв, что время настает,
Собравшись с духом, взял свой кол и к барыни ****е подвел.
Жаннин затихла у стены. Пастух снял полностью штаны
И в нежный ярко-алый грот с трудом задвинул хер Федот.
****а со чмоканьем сдалась и еще шире раздалась,
Капканом жарким сжала член любовной хваткой скользких стен.
И бывший девственник села довольно пот утер с ебла.
“Иди сюда, хоть поглядишь. Да сядь, чего ты так дрожишь?” –
Оборотившись к молодой, он указал на место той.
Жаннин присела на скамью и с интересом на свою
В блаженстве стонущую мать смотрела, силившись понять
Ту прелесть секса, что двоих сношаться заставляет их.
“Смотри, как я ее сейчас!” – вскричал Федот, и сей же час,
Мамаши вздев окорока, ей засадил аж до лобка,
Остервенело начал драть, туда-сюда бревном сновать.
О мягкий барыни живот с рычаньем пузом тер Федот.
От слизи скользкое бревно входило быстро и легко.
Пьянил Федота сладкий зуд, ласкающий набухший уд.
Член без труда входил до дна – дрожала мягкая стена,
Что парень силился пробить, поглубже целясь засадить.
Возница старый уж давно с ухмылкой пялится в окно,
Повозка кренится, скрипит, пацан над шлюхою сопит,
Набухший паутиной вен, в ****у вгоняет красный член.
Сношает барыню юнец, а та, очнувшись наконец,
С улыбкой глядя в потолок, хрипит: “Уже ебешь, дружок?
Ну чтоже, жарь, да посильней! А я пока расправлюсь с ней.”
Обнявши дочку, стала мать ту с нежной страстью целовать,
Умело сбросила с нее в любви ненужное белье.
Федот, хоть занят был етьбой, все ж восхитился красотой:
Жаннин прелестной белизна его почти свела с ума.
(Приятно будет вставить ей!) И он задвигался быстрей,
В безумный перейдя галоп, пьяненный близостью двух жоп.
Дочь, подняв ногу, как барбос, уселась матери на нос,
А шлюхи ласковый язык дочурке в щелочку проник.
Жаннин загнулась, как змея; скрипела радостно скамья,
Вбирая сок двух женских тел. Федот же страстно, как умел,
Зажав в объятьях шлюхи дочь, лобызал темные, как ночь,
Кружки заманчивых сосков, чудесных маленьких холмов.
Жаннин, целуя пастуха, спустилась до его лобка
В то время как в запале мать, от них не смея отставать,
Лизала дырочку ее – ведь чадо, как-никак, свое.
А девушка, следя за тем, как трахаля огромный член
В утробе барыни снует, легла мамаше на живот.
Завороженная, она яиц тяжелых пацана
Коснулась пальчиком своим. И тут Федот извлек свой дрын,
И слизью вымазанный шток девицы встретил язычок.
Жаннин, свой ротик приоткрыв, губами хер его схватив,
Сосала, дергая конец – упругий, скользкий леденец.
От ласк ее сомлел пастух, глубоко ей вставлял свой плуг,
И кончить тут хотел Федот, но девка отстранила рот,
И повернулася назад, к нему прелестный подняв зад.
“Маман, дозволь и мне теперь – сил нет, хочу его, поверь!”
Юнец тем временем свой кол меж половинок белых вел.
Все ж сильно девка завелась, коль так отдаться собралась!
Найдя ****енки узкий лаз, замыслил трахать ловелас,
Но мать, за хер его схватив, к разврату дочь не допустив,
Опять багровое копье ввела в влагалище свое.
Дочурка девственной была, и, кабы честь не сберегла,
Позор на их семью бы лег. Пусть лучше вздрючит женишок.
Федот от этих слов заржал – честнее рода не видал,
Где б знатных баб, да целых двух, за просто так **** пастух!
Вникать он в тонкости не стал и ляжки посильнее сжал,
Жаннин лукаво подмигнул и глубже *** свой пропихнул,
Под крики барыни шальной захлюпал мокрою ****ой.
Эх, как же все ж, ****а мать, любила дама поорать!
Хрипя и натужно дыша (пот сыпал градом) и спеша,
Федот заканчивал свой труд, шлифуя в шлюхе вздутый уд.
Мамаша чувственной была, от ласки дерзкого кола
На небо заново взлетев, забилась, громко захрипев,
И, корчась на его хую, про дочь забыла про свою.
Но и пастух от сладких мук, издав нечеловечий звук,
Меж ног задергался ее, вонзивши до кишок копье,
Толчками семя изливал, при том торжественно орал.
И, отвалившись от ****ы, исполнив все свои мечты,
Вдруг обессилевший пастух присел, перевести чтоб дух.
Но тело худенькой Жаннин тотчас склонилося над ним.
Пока в беспамятстве маман, ****ы открывши крупный план,
Валялась на своих шелках, дочь пацана ласкала пах.
Подняв глаза, узрел Федот, как та опавший хер сосет,
Смакуя, чмокая, урча, умело так его дроча.
И все ж добилась своего – раздулся штопор у него.
Тогда девица поднялась и на скамейку улеглась,
И нежных пальцев ноготки ****енки вскрыли лепестки.
Пастух немного полизал чудесный девственный коралл,
Затем на девушку возлег, расположившись между ног.
С блаженством чувствовал Федот, как страсти дрожь ее трясет.
Открыв испуганно глаза, его лаская волоса,
Жаннин ждала, когда же тот в ее влагалище войдет.
Вдыхая чудный аромат девичьей кожи, подняв зад,
Он поршень в пламенный котел рукой нацелил и повел.
Бревном раздвинув маков цвет, Федот оглох от крика: ”Нет!”
Жаннин от боли затряслась; тут и мамаша сорвалась.
Увидев дочь ногами вверх, та подлетела, будто стерх,
Схватив за жопу молодца – кровь уже капала с конца.
“Ах, что же натворил ты, гад!” – ногою сильно дав под зад,
Федота в угол загнала, уж больно зла она была!
Дочурку сукой обозвав, трусы в проходе подобрав,
Раздвинув ноги грубо ей, кровь стерла на ****е скорей.
Пастух собрался наутек, но голос барыни пресек
Его задуманный побег: “Постой-ка, подлый человек!
Попробуй объяснить сейчас, зачем нарушил мой приказ?”
Федот, сбиваясь, говорил, что дочь ее давно любил,
И что не думал вовсе он переступать через закон.
Готов за попранную честь любую кару он понесть.
Встал на колени парень тут – вот, мол, готов идти под суд.
“Но, если вам уж все равно – не будет ли разрешено
Мне вашу дочку отъебать, чтоб было что мне вспоминать,
Когда потащат на расстрел?” Пастух почти уже ревел.
Расчувствовавшись, и Жаннин теперь ревела вместе с ним.
Зашмыгав носом, вся в слезах, печать печали на глазах,
Просила, плача, свою мать его властям не отдавать,
Мол, я дозволила сама – за что же мальчику тюрьма?
А мать, дочурку осмотрев, на милость свой сменила гнев:
Похоже, не успел Федот залезть в Жаннин прелестный грот,
Лишь целку с краю надорвал, когда свой хер в ****у совал.
“Чтож, доченька, простим его, не натворил он ничего.
Но вот тебя я накажу, на кол сейчас же посажу!”
И к пастуху оборотясь, сказала: “Сядь на лавку, мразь,
Да дай сюда свой леденец!” – Федота сморщился конец,
От страха парень весь дрожал и ничего не понимал.
В сравненье с дочерью маман сосала так, что мальчуган,
Забыв на свете обо всем, своим в ней двигался копьем,
Восторга сдерживая крик, переживая неги пик.
***** соки тянет из него; пастух вознесся высоко.
Вдруг дама, перестав сосать, дочурку стала к себе звать.
Обильно смазав хер слюной, Жаннин поставила спиной
К Федоту, и, тому мигнув, у дочки попку растянув,
В тугую дырочку у той воткнула поршень половой.
Жаннин завыла, затряслась, но мать, уверенно смеясь,
На плечи дочки надавив, ее пониже опустив,
Велела парню ее драть за то, что не послушав мать,
Под мужика собралась лечь, посмев запретом пренебречь.
Внял тут же барыне Федот – обняв девицу за живот,
От боли стонущей Жаннин задвинул в жопу твердый дрын.
Начала девушка махать руками, все пытаясь встать,
А парень знай себе держал и ***м в заднице вращал,
Схватив девчонку за грудки, щипал, ласкал ее соски.
Маман хохочет: “Браво, бис! Отважней, доченька, борись!
А ты, дружочек, глубже ей прибор засовывай смелей!”
Жаннин, отголосивши всласть, на милость трахаля сдалась.
Маман, меж ног у ней присев, ****ы ласкала алый зев.
И вскоре дочь, глотая крик, на мамин кончила язык.
“Эй, кучер, ну-ка, прокати! Да целыми нас возврати!” –
Вознице прокричала мать, начав Федоту яйца мять.
Повозка быстро понеслась, Жаннин на *** затряслясь.
Пастух меж девичьих волос (чудесный запах!) спрятал нос,
Вдыхая женское тепло, зарылся в локоны еблом.
Потом улегся на скамью. Маман, оставив дочь свою,
К нему на морду взобралась и неприличным занялась.
Ужасно счастлив был Федот, вовсю старался обормот,
Жаннин держа окорока – не слезть девчонке со штыка!
Все ж здорово решила мать, дозволив дочку отъебать,
Не разорвавши целку той, другою заменив дырой.
Прекрасна попка, так узка – усилья требует, рывка!
Вертя под барыней еблом, пастух работал языком,
Из плоти высекая страсть, что уж давно ручьем лилась.
Возница все ж не углядел – на кочку с ходу налетел.
Жаннин чуть попку не порвав, нанизав с криком на бурав,
Федот согнулся пополам, вспахавши носом дамы срам.
И мощным залпом из ствола (вот ведь энергия была!)
Девчонке в попку накончал, блаженство чудное узнал.
С ослабшего его кола со стоном девушка сползла.
Из попки сперма полилась; Жаннин на лавку улеглась,
Сквозь слезы сладкие смотря, как мать с ухмылкой упыря
Ее опять к себе зовет – что на сей раз дочурку ждет?
Но испытанье из простых – маман, сведя вновь молодых,
Велела парню облизать у дочки выебанный зад,
При этом объясняла ей, как можно жопою своей
Пленять сознанье мужиков – прочнее нет для тех оков,
Чем хватка двух девичьих ног. И, слушая ее урок,
Жаннин, почуяв бабью власть, над пастухом приподнялась,
Краснея, ножки развела, ****у к Федоту подвела,
Схватив того за волоса, прижала к девственным местам.
“Ах, ты, убогий! Как ты мог!” Пастух лизнул ее лобок.
Шалуньи дерзкой томный стон тотчас услышал охламон.
Жаннин вцепилась в пацана, в блаженстве корчится она,
Щекочет мокрым мехом нос Федота, а язык – как ос
Лесных густая стая, ****у ей яростно кусая,
Грозит свести ее с ума – кончает в третий раз она.
Довольна дочкою маман – помог той сельский мальчуган
Освоить сучье мастерство для суженого своего.
Ух, крепок малый! – встал конец. Два раза уж кончал юнец,
Но женской ласкою пьянен готов вновь в бой стремиться он.
Нет слаще зрелища для ней – ****ы почуяв зов своей,
Насела барыня на член, зажав тот в плотный жаркий плен.
Пастух под дочкой застонал – ее нору он целовал,
Когда роскошной шлюхи зад задвигался на новый лад.
Под крики страстные они, друг друга крепко обхватив,
Кончали, трахались опять – устанет дочь, возьмется мать.
Со счета сбился наш Федот – вот в попку он Жаннин ****,
Вот вновь на *** скачет мать, а дочка требует лизать.
Под вечер выдохся пастух – сломали ****и парня дух,
Весь день катались по лугам, бесстыдно оголив свой срам.
Их щедро спермой накачав, немало сока их вобрав,
Федот в беспамятстве ласкал два тела женских и ****,
****, ****, пока без сил не рухнул и не попросил
О милости своих подруг – прервать на время блуда круг.
Уж не до стада – и домой, лобзая поршень половой,
Везут две шлюхи молодца, не снявши рук с его конца.
Притормозивши у плетня, Федот, ослабший хер кляня,
Полез наружу уж, как вдруг узрел былых причину мук:
Маруся, девица-краса, глядит, разинувши глаза,
Как из повозки лезет он – не может быть, должно быть, сон?
Воспрял тут силами юнец, внезапно оголил конец,
Уже одетую Жаннин поставил раком и свой дрын
Меж ягодиц девичьих ткнул, к себе за ляжки притянул
И при Марусе начал драть, протяжно, с чувством, завывать.
Маман смеется; парень рад – обняв привычно теплый зад,
В экстазе корчится пацан, *** разряжая, как наган.
И на прощанье пососав поникший трахаля бурав,
Со смехом дамы унеслись – сегодня славно поеблись!
Жаннин на память пастуху, как знак, что рыло не в пуху,
Трусы оставила свои с следами девственной крови.
И, нюхая бесценный дар, пастух направился в амбар,
Где рухнул в сено он без сил и об Марусе позабыл.
Воспоминаньям сладким дня предался парень: “Трахал я
Так славно сучек барских. Но, ведь не поверят все равно!”
Повесив трусики на нос (девичий запах мил до слез)
Пастух в мечтах вновь о Жаннин. Влюбился, что ли? Вот ведь, блин!
Ночь на дворе; Федот не спит – о ласке женской он грустит.
Вдруг слышит – кто-то втихаря, чуть слышно дверь приотворяя,
На сеновал к нему полез. Пастух насторожился весь
И обомлел – ну и дела – Маруся на гумно ползла!
“Какого *** ты ко мне?” – спросил развязно он у ней:
Подруги образ ничего не вызвал в сердце у него.
Успел Федот к ней охладеть – теперь уж незачем терпеть,
И похоть сдерживать в штанах, опять откладывая трах.
Девица поняла в момент, что сексом одержимый кент
Утратил весь к ней интерес – а раньше сразу бы полез,
Чтоб на лопатки уложить да хер меж ножек застолбить!
Маруся, руки в боки ткнув и щечки пухлые надув,
Пилить нацелилась его – мол, что да как, кого, чего? –
Он делал в барском воронке и что за дрянь в его руке?
Федот со смаком рассказал, как барынь двух сегодня драл,
И в доказательство привел распухший покрасневший кол.
Она, потрогавши бревно, воскликнула: “Ах, ты, говно!
Ты на кого меня сменял?” Пастух ее в ****у послал,
Мол, нахуя ты мне сдалась – да ладно, если бы еблась,
А то дыру закрыла и претензии сует свои!
“Все, целка! С завтрашнего дня отстань навеки от меня.
Я лучше баб себе найду. А ты дрочи одна в саду!”
Маруся, взбеленившись тут, пыталась силой своих рук
Все убедить, что он не прав, крутой свой показавши нрав.
Федот слегка офонарел и даже малость оробел.
С трудом он бабу усмирил – в ебло ладонью засветил.
Подружка на спину упав, захлюпав носом, зарыдав,
На сене корчилась в слезах, с конкретной дрожью на губах.
И стало жалко пастуху Марусю. Да и вот в паху
Зашевелилася душа. Федот подумал, не спеша –
Должно быть, любит та его, коль разозлилась на него
За то, что с бабами гулял и сиськи белые их мял.
Пастух с девчонкой рядом лег, рукой нащупал теплый бок,
Привычно пальцами обнял груди трепещущей овал.
Маруся дернулась: “Уйди!” Федот шепнул ей: “Не ****и!”
И взгромоздился сверху сам, прильнув к подружкиным губам.
Девица корчилась под ним, зажав ногами скользкий дрын,
К щели не подпуская кол. Но знал Федот, на что пошел.
Сжав руки девичьи сильней, пастух задрал подол у ней,
С трудом коленки распахнул и к дырке девственной прильнул.
Маруся, охнув, замерла – хоть дюжа милая была,
Но ослабела в тот же миг – Федот пустил в ход свой язык.
Подружкин запах возбуждал; пастух быстрее все лизал,
И вскоре осознал в том прок – из щелки заструился сок.
Маруся стонет; юный плут, почуяв недалекий блуд,
С нее стянул уж сарафан, желанный претворяя план.
Дроча рукою девки пах, устроил пир он на сосках –
Упруги белые холмы, и сами падают штаны.
Привстал над девкою Федот и *** воткнул в открытый рот.
Схватив Марусю за косу, совал свою он колбасу –
Пускай научится лизать и член, как следует, сосать!
Маруся кашляет хрипит; Федот уверенно сопит,
Измучив у подруги рот, довольно заурчал, как кот,
И, девке не позволив встать, пастух нацелился ****ь.
Развел ей ляжки, кверху вздел и с криком радости пострел
В подружкину нору вошел, купая в слизи твердый кол.
Зажав ладонью милке рот, запрыгал тут на ней Федот.
(Кусает, стерва, больно так!) Нет, сука, в этом я мастак!
Все глубже парень проникал, азартно жопою вращал,
Пахая плугом борозду – кроваво-скользкую ****у.
Маруся, ноги раскидав, его безжалостный бурав
Впускала до самого дна – успела кончить уж она.
Сменилась боль блаженством вдруг – владел умело членом друг,
Целует всюду и ****, и нифига не устает.
Солома колет голый зад; девицы слышен громкий мат;
Вот снова дырка у нее сжимает спазмами копье.
О ляжки пламенные трясь, о жопу яйцами стучась,
И мехом натирая мех, Федот услышал девки смех.
Смеялась глупая о том, что будет, нежели потом,
Не приведи, узнает мать, какая дочка вышла ****ь!
И невдомек Марусе той, что этой же ночной порой,
На сеновале, двадцать лет назад мамашу драл сосед.
Ну, а ее родной отец – потешить собственный конец –
За сиськи белые врага жену ****ь волок в луга.
Подругу потную обняв, Федот, протяжно застонав,
Своей горячею струей ****у заполнил всю у той.
Кряхтя, он с девушки привстал и в сено на спину упал,
Свой долг исполнив на ура. Поспать теперь бы до утра…
Маруся, охая, лежит, от страсти половой дрожит
И пальцем дрочит мокрый срам, со стоном гладит себя там.
Пастух не может задремать – куда там, вот ****а мать! –
Подруга тискает его и ласки жаждет от него.
(Хер у него еще стоял и этим дело осложнял).
“Ну, ладно, милка. Ляг сюда. Учти, в последний раз, ****а!”
Марусю бросив на живот, улегся сверху наш Федот
И без излишней болтовни хер вставил в попку ей жених.
Девица заорала тут, но причинивший муку уд
Уже туда-сюда сновал, отлично дырку прочищал.
Сжав милки сиськи в кулаки, Федот мял твердые соски;
Дрючимой девушке сосед шептал на ушко всякий бред.
Маруся стонет; он сопит и в попке членом шевелит.
Не вынимая, два раза, еблом зарывшись в волоса,
Пастух извергнул молофью в невесту голую свою.
И удовольствоваться б ей, покоя дать ****е скорей,
Так нет же – сверху взобралась, на корточках приподнялась
И ослабевшее копье ввела в влагалище свое.
Федот девчонку материт, а та довольно голосит,
Как амазонка, скачет, и, в потеках спермы и крови
Измазав бедра, крутит таз, о поршень клитором скоблясь.
Нагнувшись к уху пацана, урчит, как кошечка, она:
”Ты будешь мой и только мой, и спать ты должен лишь со мной.
А будешь шастать по ****ям – хер откушу тебе к ***м!”
Федот напрягся – та не врет, авось и вправду пришибет?
Но страстью девушки пленен, покорно с ней ****ся он.
Маруси обняв телеса – солома в мокрых волосах –
Кончает беспрестань Федот, но та пощады не дает.
Крепка девица на сей счет, сама любимого ****,
Готова всяко лечь она и не стыдится нихрена!
Под утро лишь сползла она, затрахав вусмерть пацана,
С улыбкой глядя на него, на хер безжизненный его.
И, гладя липкую ****у, сказала: “Завтра вновь приду!”
И точно – только лишь луна на небо вышла, как она
Вновь нагишом на сеновал залазит, чтоб ее он драл.
_________________________
Ночей бессонных результат ждать не заставил – шум и мат:
Маруси толстенький живот уж на глазах у всех растет.
Сыграли свадебку скорей, родилося дите у ней,
Но половой их мучит зуд. Едва лишь ночь – они за блуд.
Законно радостный Федот теперь жену свою ****.
Не знает та, что женишок – отнюдь не верный ангелок:
Доступных девушек села – любая счастлива была –
Всех отъебал он досыта, и был так счастлив он, когда
Уже замужняя Жаннин уединялась в поле с ним.
Достался слабый женишок красотке юной, и не мог
Ей удовольствия дарить. Хотелось волком девке выть,
Пока не вспомнила она о *** твердом пацана.
Затеют господа пикник; с гостями пьет вино жених,
Ну а супруга за кустом ****ся страстно с пастухом.
Мнет тело чудное Федот, целует пухлый алый рот,
Закинув ножки на плечо, девица стонет горячо.
Особо нравится Жаннин, когда он в попку вводит дрын.
Анальный секс ей очень мил – бывало, девушка без сил
К гостям выходит, покраснев, под смех осведомленных дев.
Не знает барин о рогах, не видит мокрый ее пах,
Зато маман все просечет, сама за кустик отойдет,
И на блестящий твердый кол присядет, вскинувши подол.
Обеих обрюхатил он, и был не слишком удивлен,
Когда к нему они вели знакомых, жаждущих любви,
Закиснувших без секса дам – всех без разбору драл пацан:
Высоких, маленьких, кривых, красивых, спелых, молодых.
Едва почует он ****у – и сразу к сладкому труду.
Прослыл в округе наш герой мечтою женщин половой,
Детей наделал дофига, наставил муженькам рога,
И баб несметно он познал… Но вдруг куда-то запропал –
Русалку вздумал отъебать, у речки вечером стал ждать,
А утром парня не нашли, и толки разные пошли:
Мол, утащил к себе домой беднягу старый водяной,
Чтоб дочерей своих развлечь – мечтала каждая с ним лечь.
И говорили рыбаки, что по ночам у той реки
И чмоканье, и сладкий ах слышны в затопленных кустах:
Русалки трахают юнца – не слазят девицы с конца.
Кивают важно мужики: “Федот… Другому не с руки
В плену у них так долго быть – давно пора уж наверх всплыть,
Но этого не отдадут, пока совсем не заебут.”
Но не бесславно сгинул он, наш сексуальный охламон:
Легендой сельский стал ****ун. И баб несчитанный табун
На протяженье многих зим Федота вспоминает дрын.
______________________________
Тут я заканчиваю сказ о том, как сельский ловелас
Искал забвения в любви… БРАТВА, ЖАЛЕЙ СВОИ ***!!!