Проблема свободы. Часть первая. Определения свободы. Социальная

Aweful Axe s Man
Здесь я буду рассматривать homo sapiens, как существо социальное, а понимать под этим особь оговоренного вида (homo sapiens), как существо биологическое. Т.о., здесь я принимаю точку зрения социологов, искавших и нашедших, именно, здесь и таким для себя человека.
Во многострадательном нашем общежитии система воспитания обложена таким образом, что формируются отнюдь не социально выгодные типы личности, но те, которые экономически состоятельны, т.е. такие,  основной характеристикой которых  является способность к управлению и управляемость, но это всех смыслах: нужно людей-собак, которые смотрят на вас преданными глазами, молчат и подражают чьим-то деяниям за умеренную плату или готовые сдохнуть за не их идеи; от таких людей требуется желание такого самовыражения, которое преобразовывало бы их во внешнем выражении других людей в те формы и такими средствами, которые способствовали бы их экономической состоятельности, их платёжеспособности, как лица и как части некоего инструмента рыночных отношений, трансформируя тем самым внутреннюю самооценку человека как всего лишь отражение внешней оценки индивидуума не как всего целого, но как ту часть только личности индивидуума, которая способна к трансформации в экономически выгодные формы и средства выражения и самовыражения.
Помимо этого ценность человеческого существа измеряется рядом конечных величин, требуя при всём ещё и того, чтобы на поведение человека оказывало влияние эта самая внешняя оценка, т.е. от индивидуума требуется такая реакция на внешнюю оценку, которая считается возможной на данный тип внешней оценки.
Выразителем и носителем высшей оценки объявляется ряд всего лишь личностей из некоего круга доступа к варьированию чем-то вроде “общественного мнения”. Тем самым нарушается один из основных догматов демократической республики, а поскольку подобного рода взаимоотношения между людьми введены в систему аксиом общественного устройства, то отсюда можно прямо заключить, что основная цель всякого человеческого сообщества, как экологической системы является не стремление в адекватные формы самовыражения, но всего лишь в некие формы выживания человека, как вида, но не как особой формы существ индивидуального существования.
Устройство человеческого сообщества позволяет говорить о нём как о жалком подобии утопий, которые были рождены спящим человеческим разумом, поскольку основное значение всякого сообщества есть не стремление к единству целей, но стремление к овладению информацией вне физической сферы деятельности данного индивидуума, т.е. в этом смысле (в моём понимании) общество определяется, именно, такими целевыми задачами, на основе которых происходит объединение индивидов данного сообщества, которые определяются информативным обменом.
Тем самым оценка близости сообщества к социуму определяется возможностью доступа к созданию и использованию существующей базы информации во всех возможных формах её существования, ограниченной (возможности) разве что аксиомой свободы в данном сообществе. Тем самым в зависимости от определения свободы, сообщество людей любой формы можно считать социумом. Т.е. всё сводится к возможности выражения мысли. А значит, что именование есть лишь формальная сторона в определении формы существования сообщества, и на самом деле наиболее объективна та из форм, которая отталкивается от распределения значений свободы в данном обществе.
Сейчас человек не склонен к тому, чтобы выражать свои мысли. А это может говорить только об отсутствии таковых. Но, именно, поэтому человек не желающий выражать свои мысли “свободен”. Получается, вроде как, парадокс: человек не имеющий или не желающий – свободен(?). Но это так. Если обычным образом рассуждать, то не требующий свободы человек попросту не нуждается в ней, и тогда подобному человеку нет нужды в поисках каких-то суррогатных форм и определений свободы. Для таких людей теряет смысл даже понятие мысленной формы, поскольку все возможные и кажущиеся сложными состояния их психики на самом деле есть лишь индивидуально воспринятые состояния из некоторого конечного списка характеристик: эгоизм, любовь, преданность,.. – в зависимости от ситуации эти люди выдвигают ту реакцию из списка, которую предложено выбирать какими-то “специалистами-психологами” и т.д.
Однако мысль, если отречься психологов – это форма самовыражения, это форма творчества, при которой любой человек сообразуется чего-то, наличественного только его одного; однако, самовыражение, ищущее себя где-то в прекрасном “далёко” будущего или в глазах своих соплеменников уже не есть отвлечённая форма самовыражения, когда индивидуум сам способен воспринять и отразить оценку своего творчества, потому что теряется самоконтроль, порождающий новое и сообразующий это новое в согласии с внутренними нормами человека. И потому человек отрицает творчество, приходя к каким-то замысловатым формам самовозбуждения, кратковременно насыщая себя, но затем так же быстро истощая себя.
Но дело далеко уже не в том, желает ли человек иной существующей свободы себе или нет. Общество не будет позволять рождаться суррогатным и “вредным” для него формам определений свободы. И это забавляет своим наглым просто- и прямодушием, потому что возникает ощущение какого-то состояния, когда вы вне, над, но никак уж не где-то вблизи этого самого центра “Галактики определений”. Довольно забавно видеть мудрых из убедителей, скачущих под собственную дудку умалишений. Странные – право, странные – времена nowadays, если от группы ждут не совместной деятельности, а только какой-то “работы”, причём под работой начинают понимать всякое жалкое подобие деятельности хоть сколь-нибудь напоминающее движение во имя целесообразности. Правда заключается в том, что современность не может обеспечить человеку реализации его способностей и возможностей и вуалирует это под облаком смутных и неясных определений свободы и т.п., не сообразуясь и не утруждая себя даже убеждать людей в необходимости несвободы. Если была бы хоть какая-то лазейка в Царство свободы, то туда в любом случае не отправилось бы больше народу, чем способно осознать и предъявить свою свободу, не независимость, а свободу, такую, что она уже будет не мерой действия, а качественным свойством индивидуума.
Всё это тесно, очень тесно, даже близко касается –  а я бы сказал, что и прижимается – к воспитанию в нашем обществе. Сейчас требуется человек переменного свойства, но с постоянным (приятным:J-и интеллигентным:K) лицом и наружностью, чтобы не пугаться всякий раз нового человека подле себя. Однако этот человек должен быть всенепременно обучаемым и целеустремлённым в развитии и продвижении этой своей зависимости (работы).
Как становится ясно, человек не может быть социально независимым, но ведь этого и не требуется, требуется, чтобы указанный индивидуум оказался свободным. А тут мы опять сталкиваемся с теми же самыми проблемами об определении, о которых столь многое успели наговорить ранее. Вообще, социум удивительно строго борется со всяким проявлением такой свободы, которая экономически дорога. Например, свобода типа “все за одного”, когда человек уверенно чувствует себя и ощущает себя вполне свободным, когда реализует некоторые действия выгодные ему и некоторой совокупности людей, в которую включён и сам индивидуум, - воспринимается не на полное “ура”, но всецело в большей степени поддерживается, нежели полная духовная свобода, поскольку последняя порождает несплочённость индивидуумов по параметрам умственной активности, а даже собака не доверяет человеку, похожему так или иначе на того, который волей-неволей, но сделал её завидующей ему. Сама зависть подобного сорта совершенно безобидна, но она порождает недоверие сверх меры, т.е. такая зависть отражает состояние человеческой натуры, но и сам по себе человек, избавившийся от зависти, зрелище столь же печальное, как “излечившийся алкоголик”. Таким образом, социальная свобода индивидуума тем слабее, чем в большей степени он солидарен. Но солидарность здесь понимается не как не независимость, а как потребность в самосохранении индивидуума, как биологической единицы, т.е. как зависимость от существования этой потребности, т.о. вроде как и сама жизнь может быть чем-то вроде наркотика. Если, не задумываясь, вслушаться в только что замеченное, то можно приуныть – ну так за чем же стало дело! – вперёд, поплачьтесь, если есть необходимость.
Зависимость от жизни воспринимается обычно, как само собой разумеющееся. В какой-то степени это правильно, ведь мы зависим, но с моей же точки зрения подобное есть уже зависимость, а сама жизнь есть не независимость, если жить – это потребность и одна из целей биологического существования, то потребность в ней – это уже некий суррогат, когда мотивом к жизни могут послужить вещи не вполне социально объяснимые, не имеющие значимости ни в каком определённом смысле. Однако, опять же ещё раз проанализировав сказанное, можно заключить и иное, т.е., что зависимость от жизни проистекает, скорее всего, не от самой жизни, так что вполне допустимым может оказаться существование некиих биологических механизмов, которые преобразуют один и тот же вид потребностей в различные формы реализации. А значит, что жизнь всё ещё по сути своей потребность, но в одной из своих форм жизнь, как явление локальное преобразуется в глобальную несущую форму, когда изменяется сам характер жизни, как свойства данного индивидуума, тогда жизнь, как явление глобальное уже в значительной степени начинает доминировать над локальным свойством некоторого объекта или группы (совокупности) схожих объектов, объединённых по определённую свойству, т.е. возможность преобразования жизни в нежизнь в смысле стремления осуществляется, скорее всего, по какой-то биологической схеме, которая осуществляется при реализации требуемых условий. То, что сейчас было преподнесено, как вывод из определённых условий, на самом деле достаточно просто и понятно, даже мне самому, когда есть в этом необходимость, и только недостаточность слов вынуждает к их чрезмерности.
Т.о. можно заключить, что, даже живя, человеку достаточно сложно отделить свою потребность в жизни от своей зависимости от неё. Прежде всего, здесь мы изучаем свободу социальную, а, значит, мы в праве рассматривать человека, как узкое социальное отребье, коим представляют человека наиболее гуманные из современных социологов. Не следует, однако, падать столь же низко в оценке человека и его способностей и нам с вами, поскольку целью данной работы служит поиск свободы, а искать её мы будем хотя и при посредстве моей субъективной реальности, но всё же я, а надеюсь, что и вы, найду какую-то грань свободы, которая бы выразила человека не как часть или структуру, а как существо отдельное. Если вы помните, то я заикался о “сильных” и их не существовании сейчас, разумеется, я подразумевал, что сильные не существуют, как некий конгломерат породителей лучшего, поскольку для осуществления своей “сильности” человек вынужден оказываться не одинаковым, хотя бы для того, чтобы сохраниться в исходном состоянии. С другой стороны, сильный всё ещё в обществе, но не в том, которое видится слабым взглядам окружающих. Я имею в виду, что свобода, а сильный обязательно свободен, как свойство оказывается всё же излишне ограниченной, что, наверное, некоторый читатель мог уже не раз заметить, т.о. оказывается, что свобода социальная – это понятие внешнее, между тем как здесь меня меньше всего, казалось бы, должна волновать, именно, внешняя оболочка свободы, ведь как не назови свободу, но покуда таковая всё ещё ограничена завуалированными табу, вроде долга, то нельзя даже подразумевать её свободой, - но как раз таки внешняя сторона реализованной части свободы и её распределение позволяют судить о том, насколько может человек максимально реализовать себя в обществе с указанной установкой, т.е. с указанной структурой распределения свободы и необходимости. Прежде всего свобода в социуме подразумевает такое взаимодействие двух свобод, которое не ведёт к созданию конфликтов негативного ранга, вроде стресса из которого не извлечено ни какого урока, кроме внешней стороны течения стресса. Т.е. не возможно представлять свободу, как застывшее взаимодействие или как категорию текущей реализации введённой абстракции, поскольку свобода – это прежде всего качество, которое способствует саморазвитию человека и всех его составляющих. Несвободный человек – это человек либо зависимый, либо ищущий зависимости, подобный человек не способен ни к каким иным типам взаимодействия с окружающим миром, кроме тех, которые он получил в результате некоторого длительного процесса “поиска подражания” – человека, который не смог преобороть в себе подражательного инстинкта, если оный существует, нельзя ни в коей степени считать свободным вплоть до той стадии, когда его подражание не перейдёт в самоподражание, а, следовательно, покуда его социальное поведение не окажется в достаточной степени энергонезависимым от внешнего социального поведения окружающего сообщества. Человек-культура – вот что такое человек, обладающий свободой. С другой стороны, социально человек не независим, а, значит, обязательно имеет потребность в другом человеке, как существо биологическое. А тем самым подошли к следующему коротенькому параграфу: