В последний раз с тобой мы были рядом,
А голос твой звучал совсем обычно.
Мне было также хорошо под взглядом,
Таким веселым и слегка циничным.
Мне было так же, как всегда, спокойно,
Мне было так же, как всегда, понятно,
Как отвечать на колкости достойно
И ничего не знать о невозвратном.
Не понимать, что этот жест беспечный
И нервных губ излом неповторимый
Так далеко окажутся. Навечно!
Мой брат, мой друг, мой старший, мой любимый!
Зима, уют и елка, и конфеты,
И новогодний запах мандаринный,
И наша мама – в светлое одета,
И слишком много счастья на троих нам…
Ты к нам спешил, как в свой приют надежный,
Тоскою, как метелью, запорошен,
Как в свой предел, единственно возможный,
Ведь здесь не важно, кто тобою брошен.
Ты был здесь тем, кого я знала с детства,
Мой добрый брат, суровостью прикрытый.
Не знающий притворства с малолетства,
Мой строгий брат – опора и защита!
Я думаю о жизненных законах…
И как бы ни звучало странновато,
Но для меня из всех мужчин знакомых
Любить возможно лишь отца и брата.
Ты чувствовал и тоньше и острее,
Что хлынет мрак и тенью станут лица;
И был с тех пор намеренно нежнее,
Как будто впрямь приехал к нам проститься
Я поправляла локон торопливо
И ты, не признающий сантиментов,
Сказал мне вдруг о том, что я красива,
Не подчеркнув комичности момента.
Я вспоминаю круглый стол у елки
И разноцветных лампочек горенье,
Со стороны, как в кадре кинопленки,
Ловлю твое и мамы отраженье.
Потом был снег вокруг земли могильной,
Бумажный крест на лике благородном.
Обратный путь тонул в слезах обильных,
Ведь ты – один на кладбище холодном…