Светлые летние звёзды с неба устало взирают,
Звать или каяться поздно. Боль до костей пробирает,
Но не достанет до сердца – мёртвые нынче не плачут,
Перед последнею дверцей я усмехнусь, на удачу
Жёстким полуночным ветром память изорвана в клочья,
На благодати рассвета ставит судьба многоточье,
Золото зорь величавых не разольётся по скалам,
Мёртвым ковром горечавок я пробираюсь к началам,
К истине этого мира, тверди изломанной болью,
Вырваны корни аира, стали предания солью,
Стало добро мутной топью, зло – горделивой вершиной,
Память острее, чем копья, горше соцветий крушины
Знаю, что сгинул в Мордоре, где-то у врат Мораннона,
Иль в белостенном Гондоре, с эльфами Дортаниона,
Сгинул…, а тело шагает, лезет упрямо на скалы,
Мёрзнет, боится, страдает, с меткою чёрного валы
Спорит, безумное, с роком, ночью глазеет на звёзды, но…
В омуте сердца глубоком тьма и безмолвие… поздно…
Ах, Сэм, плохой я хозяин – мёртвый любить не умеет!
Взгляд твой тревожный, отчаян, только меня не согреет
Верность отважного сердца, сила руки не удержит,
Перед последнею дверцей каждый из смертных отвержен!
Странную горькую сказку взял и придумал Профессор
Солнце не летней терраске, кофе, домашние кексы,
В тёплом уютном «сегодня» зло так прельщает и манит
В «завтра» доверчивый хоббит с другом во тьму зашагает
Мудрый творец поскупился и не оставил им счастья
Факел на искры разбился. И догорел. В одночасье.