I.
Каждый здесь: зверь, человек, рыба и птица
Бережёт свой коготь, свой клык, свой зуб, свой хвост,
Охраняет свою нору, гнездо… или честь,
Или то, что каждый из сущих под ней понимает.
Homo hominy lupus. Проще: каждый каждому – волк.
И чужому – флажки, за которые сам ни ногой, ни лапой.
Разрывая обрывки ветров, их свивая в канаты,
Осень волков аккомпанирует воем серому вожаку.
Осень волков: перерезано горло у Самого в стае.
У одиночества силы есть свой – кровавый предел.
И, развесив обрывки голоса в петлях ветра,
Волк-одиночка вены на горле взорвал.
II.
Пустота, сгустившаяся до консистенции камня,
Заполняет все щели, все пустые пространства того, что внутри.
Между лёгкими и диафрагмой поселилась пустыня:
Вся пульсация сердца и вен – лишь сдавленный её крик.
Лишь вой – истошный и режущий надвое воздух,
И без того разлетевшийся в ртутные, скользкие клочья,
Которыми можно давиться, но не дышать.
И рвущиеся альвеолы – жутко наглядно, воочию.
Точка отсчёта – лезвие бритвы на горле.
Но это абстрактно: не ухватить и не разглядеть.
Как слоёное тесто, все ощущенья расходятся,
И отрываются по одному, чтоб не вместе лететь:
Чтоб каждую каплю слезы запомнить отдельно,
Чтобы открыть в пустыне нужный источник мёртвой воды,
В светлый хрусталь зачерпнуть её машинально
И опрокинуть в воспоминания, и растворить камня гряды.
8.11.92.
III.
За одно кольцо пятерых быков. Пусть ревут…
П.Б.
Ничего не забыв, но со многим уже простившись,
я выламываю себя из этой боли.
Змейки судорог вьются в окаменевших мышцах
(надоев, как мелькание липкой и мелкой моли:
видеть – видишь, а поди-ка попробуй поймать),
лишь раздвоенный злой язычок застревает в волокнах
ткани. Сотни маленьких острых крючков заставляют кричать.
Звуки пляшут, как зайцы солнечные на окнах.
За одно кольцо пятерых быков. Пусть ревут.
Пусть клокочут, в зверином оскале осклабив морды.
Чувства – в стаю, в букет – соберу, заключу, созову,
чтоб в зажиме кольца вой утих, запретив аккорды.
IV.
Луна опять – как скальпель по глазам.
И мысль одна – как тот зажим на сонной
Артерии. Выдавливанье сна
Порезанными пальцами покорно,
Знакомо, как будильник в семь утра,
Звонок трамвая и толканье в спину.
…Глазное яблоко разрезали на: два, -
Зрачок с белком смешавши воедино,
И отделив цветную вязь. Возьми
Мозаику зелёных (в бывшем) глаз,
И вновь создай меня - из глины, из грязи,
Без спора, по законам протоплазм.
Сонорные катаются во рту,
Как леденцы, как дети с зимней горки.
…Луны аперитив разлит на льду.
Лизнёшь – а он, как память, горький.
V.
И где-нибудь там ты встретишь меня и спасёшь:
На границе густого тумана из старого сна.
Ты скажешь мне: Слушай, о чём там лепечет дождь? –
Ведь здесь только дождь и туман. И ещё пустота.
За пределы тумана пойдём мы осенней тропой,
Разрывая капкан одиночества самоубийц.
Мы найдём старый замок, и на башнях увидим с тобой
Заходящее солнце в прорезях узких бойниц.
Королева осенняя грога согреет нам
И сыграет ноктюрн на струнах голых стволов,
Ноты-листья будут ложиться размеренно
На пюпитры дождей, слагаясь в песню без слов.
Нам встретится там серебряный зимний король.
Под сказки шута у снежного камелька,
Наверно, забуду про то, что бывает боль,
И что трудно сбежать от призрачных кавалькад.
И твой полный, неистово-страстно очерченный рот
Прижмётся к губам моим – так же, как было тогда,
Когда ты был живым… И старый король мне споёт
Про растаявший сон и про встречу через года:
Ведь я знаю, что там ты встретишь меня и спасёшь,
И я не вернусь в эту немощную круговерть.
И я расскажу тебе, как прожила жизнь,
А ты мне расскажешь, как ты прожил смерть.