Я руки обагрил в крови.
В крови неправедной, в крови чужой.
О, боже всемогущий, помоги,
Глаза его холодные закрой.
Отвороти остекленевший взгляд,
Он голову буравит мне насквозь,
Как будто пуля, в пуле трупный яд,
Ломает черепную кость.
На солнце набежала тень,
И нервным тиком задрожало веко.
Я понял, что впервые в этот день
Убил живого человека.
Как зверь, почуяв кровь, я одичал,
В припадке бился, по земле катаясь.
Но тихий голос рядом прозвучал:
«Таких, как ты, он резал, улыбаясь».
Поймите правильно меня, я воевал
Ни на словах, ни на ученьях холостыми.
Прицелившись, тех пулей отпевал,
Кто целились в меня, но не убили.
Из боя вынес я один урок:
Чтоб не оставить одинокой мать-старушку,
Чуть раньше надо нажимать курок,
Чем тот, кто грудь твою поймал на мушку.
Я счет веду простреленным сердцам,
Насечкам на прикладе мало места.
Отправленные мною к праотцам,
На небесах вам скоро станет тесно.
Я сотни душ неверных загубил,
Я сотни жен переиначил в вдовы,
Но если б я той сотни не убил,
Они бы стерли об меня подковы.
Так есть мне оправданье на Земле?
Так грешен пред людьми я, иль не грешен,
Когда проклятья посылают мне,
Кто в горе безутешном безутешен.
Не я решил за всех за остальных,
И ввел обычай в нашем склочном мире,
Что в мертвецов переводить живых
Должны такие ж, как они, живые.
Вновь вижу я в прицеле чей-то лоб,
Какой по счету, но щекочет нервы:
Ведь если не нажму сейчас курок,
На дно окопа упаду я первый.
Скажите же, ну как тут не стрелять!
Да, наплевать мне за какое дело!
Ведь как его, моя старушка-мать
В молитвах за сыночка поседела.
Отстаньте от меня, я не хочу.
Стенанья, вопли – это так жестоко.
Но кто-то меня хлопнул по плечу:
«Вперед, солдат, без страха и упрека»
1987