Скажи-ка, дядя, ведь, не даром,
Мы Зимний брали в октябре.
Земля, спаленная пожаром.
Матросы жгли костры и пели на заре.
Мы брали Зимний - это верно,
Картина Страшного суда.
Мне было на душе прескверно,
Душа просила и алкала первача.
Ребята в Смольном все собрались.
Приказа ждали, ждали Троцкого, вождя.
Крестьяне с патрулем ругались,
Его теснили, ружьями водя.
Лев, положеньем озабочен,
Он рассылает в нетерпенье вестовых,
Узнать, где пропадает Коба,
Куда запропастился наш Ильич.
Ах этот Коба, непонятно где,
Опять играет в нарды и пьет чачу.
Пусть посидит на хлебе и воде,
Пошлю с товарищами погулять под Вачу.
Ильич в дверях стоит - его там не пускают,
Не признают в нем пролетарского вождя.
Навел он макияж - солдаты лают:
Ну, погодите, покажу вам опосля.
Послали тут матросов бравых в Зимний,
Поразузнать, кто мерзнет на постах.
Правительство собралось, пьет в столовой чай интимно
И говорить не хочет о делах.
Мы подошли в ночи не шумно,
Стук сапогов с терпением глуша.
От матросни разило перегаром,
Душа просила и алкала первача.
Прошли к палатам осторожно сбоку,
Чтоб не наделать шуму, ну зачем?
Нам с батальоном дамским затевать тут склоку,
А то ведь к Смольному вернемся мы ни с чем.
Сыны, вперед, - сказал нам командир, -
Не посрамим кронштадского мундиру.
Неся в рукe картуз, заношенный до дыр,
Вошел он в царскую роскошную квартиру.
Но тут вполголоса, восторженно, вполсилы
Матросик простонал, от нетерпения дрожа:
- Айда, ребята, погуляем, ну, могила.
Пошли ребята в царски погреба.
Меня воротит с самогону,
Душа не переносит первача:
Бургундского, чинзано и мадеры -
Танцуют все матросы ча-ча-ча.
Скажи-ка, дядя, ведь, недаром,
Мы Зимний брали в октябре:
Народам мир, хлеб, фабрики и землю
Мы не увидим, умирая на заре.