Когда траурный марш одиночества в небе звучал,
Кто-то мог быть счастливым и знал, куда нужно идти.
Ну а я разбазарил мечты, и себя потерял,
И остался один, позабытый на этом пути.
Я всегда ненавидел притворство – и стал отставать.
У меня был свой план: я хотел растоптать этот лед,
Но я верить устал в обреченность куда-то бежать
И не видел, где смысл такого движенья вперед.
Обескровив презренье, я принял навязанный бег,
Но предательство комом застряло в моей голове.
И, забросив накатанный путь для убогих калек,
Я пошел наугад по ухабам и пыльной траве.
Оставались надежды одна за другой позади,
А мой мозг задыхался от глупости новых идей.
Я пытался понять, предвкушая, что ждет впереди:
То ли жить я спешил, то ли сердце стучало быстрей.
Я бесцельно врываться в неясную тьму не хотел.
От сомнений все чаще трясло и бросало в озноб.
Лихорадило душу и голос от крика немел,
Когда дождь мне соленую жадность швырял прямо в лоб.
Уходили друзья, выбирая покой в стороне,
Но мне чаще казалось: а были ли это друзья?
Словно старец слепой, я все шарил рукой по стене
И, пытаясь уйти, находил только слово «нельзя».
Я решил для себя пересилить судьбы вертикаль,
И с разорванным сердцем свою я дорогу искал.
И плевался кровавой слюной, натыкаясь на сталь,
И мечтал об одном: лишь бы только никто не мешал.
Было приторно больно, когда начинали жалеть,
И обида коробила нервы мне ржавым ножом.
Становилось везде неуютно и трудно терпеть,
Тяжелели шаги – я встречал черный ветер лицом.
Мне казалось: вот-вот доберусь до последней черты,
Но все дальше опять уносила ее пустота.
Это время лавиной обрушилось вниз с высоты,
Заметая следы, оставляя печаль у креста.
И, зажав воспаленную совесть в дрожащих руках,
Я смотрел на огни догорающих в памяти снов
И себя ненавидел за слабость, бессилье и страх,
За секунды раздумий и за нерешительность слов.
И, когда мне под ноги печаль волкодавом легла,
Я нашел себя в городе детства смертельно больном.
Среди сгнивших камней, осторожность сжигая дотла,
Захлебнувшись, я умер затем, чтоб воскреснуть в живом.
2000