(С К А З К А)
ПРЕДИСЛОВИЕ
Однажды, по синему морю блуждая,
Где запад-восток, где юг-север не зная,
Я, вёсла отбросив, свой маленький чёлн
На волю предал бурно-пенистых волн.
Три солнечных дня и три лунные ночи
Носило меня и уж не было мочи,
Как вдруг чудный берег — негадан-неждан:
Меня занесло аж на остров Буян**.
Поднялся тут ветер и вздыбилось море
И я увидал на лазурном просторе —
Числом тридцать три богатырский дозор
И шёл впереди дядька их Черномор.
Пылали огнём их шеломы и латы;
Меня повели они в княжьи палаты,
Я шёл и раздумывал: “Вот кутерьма!
Иль всё это сон, иль я спрыгнул с ума...”.
Как быстро мы шли — долго ль, нет — неизвестно,
Но страсть как всё было мне там интересно:
Я сказки доселе люблю, не таясь,
Но в сказке, внутри, не бывал отродясь.
Идём неспеша, я за всем наблюдаю,
Смотрю, удивляюсь да думу гадаю:
Наш гений, мой тёзка, коллега-поэт,
Наверно, бывал здесь... А, может быть, нет?..
Вон там, недалече, у самого взморья
На мшистом утёсе стоит Лукоморье,
Вон дуб вековой одиноко стоит,
Вон цепь золотая на дубе звенит.
Вон кот непоседливо по цепи ходит,
То сказку, то песню, мурлыча, заводит,
Русалка на ветвях дубовых сидит,
И взглядом печальным на море глядит.
Здесь прыгает заяц, здесь квачат лягушки,
Видны здесь следы неизвестной зверюшки,
Но — нет здесь избушки на курьих ногах,
А лишь теремок в полнолунных лучах.
Живёт в нём хозяйка лесов молодая,
Охотница, звать её просто — Ягая***,
Отнюдь не страшила, прекрасна лицом,
И лук, и со стрелами тул**** за плечом.
Красивые ровные, стройные ножки,
Красивые белые руки, в ладошке
Берёзовый посох сжимает она
И лик её светел, как в полночь луна.
В её чёрных косах фиалки сияют,
А в чёрных очах её звёзды мерцают,
Весёлый, живой и приветливый нрав...
Короче, мой тёзка был очень неправ.
И дале: Никто здесь не чахнет над златом,
Здесь бедности нет, в этом мире богатом
Все счастливо, весело, дружно живут,
Здесь лени не знают, здесь ценится труд.
Здесь нет колдунов, нет волшебников злобных,
Страшил безобразных и звероподобных,
Нет тех,кто когда-нибудь пролил бы кровь,
А правит всем этим Добро и Любовь.
Здесь каждый живёт в теремах да в хоромах,
Здесь каждый в трудах, и в работе — не промах;
И как ни звучит это странно для нас,
Но делу здесь время, потехе лишь час.
И вот на такую большую потеху,
Где множество песен и громкого смеха,
Где танцы гремели, улыбки цвели,
Меня Черноморцы мои привели.
Навстречу ко мне вдруг выходит Княгиня —
Во всём хороша (однозначно — Богиня),
Прекрасною Ладой***** все звали её,
Как сладко заныло тут сердце моё!..
И вот хлеб да соль мне она преподносит,
Зовёт меня в гости, на пир к себе просит,
Как реченька голос её зажурчал,
И я на вопросы её отвечал.
“Ну, кто ты, откуда пришёл,человече?”--
“Я,-- ей отвечаю,-- приплыл издалече.
Три дня и три ночи по морю блуждал,
И ветер мой чёлн к вашим скалам пригнал.” ---
“Раз так, проходи, милый друг, гостем будешь.
А коли наш остров всем сердцем полюбишь,
То можешь остаться у нас навсегда,
Здесь нам не грозит никакая беда.
Мы все здесь равны перед Божьим законом,
И ты обязательно помни об оном.
А коль не по нраву придётся у нас,
Вот Бог, вот порог — и прощай, в добрый час...”.
За ласку, заботу я ей благодарен,
(Был голоден слишком, совсем не в ударе),
За всё остальное — пока промолчим,
Сперва поедим, а затем поглядим.
И пир был отменным. Я вволю наелся,
Отведал медов и к гостям пригляделся:
Все счастливы, радостны, сыты. Бог весть, —
Быть может, и вправду остаться мне здесь?..
Вдруг Лада встаёт: “Эй, люд добрый Буяна!
Давайте послушаем песню Бояна******.”
И вот на средину выходит старик —
Весь белый, как лунь, бого o бразен лик,
По струнам он гуслей своих ударяет
И песню, тихонько вздохнув, начинает.
И песня та в душу запала мою,
Теперь вам напамять её я спою..
1
Когда по заснеженным склонам Кавказа
Раскинулись юрты Орды Золотой,
Сей враг устремился своим алчным глазом
На север, к Руси Православной Святой.
Однако их время пока не настало,
Им много ещё пережить предстояло.
А в Киеве в то ещё мирное время
Дочь старого князя, Любава-княжна,
В полуночный час разрешилась от бремя —
Родился младенец. Мать счастья полна.
Вот только отец был, увы, неизвестен,
А голос молвы ой как был интересен!..
Гласила молва: на Ивана Купалу
Ходила на Днепр молодая княжна,
В Днепре своё белое тело купала
И точно русалка резвилась она.
Вода её нежной прохладой ласкала,
Истомой желанья княжну наполняла.
На небе луна величаво сияла,
На Русскую землю волшебная ночь
Набросила грешной Любви покрывало:
Парням уж неймётся и девам невмочь.
В такую-то ночь на Ивана Купалу
Любава под чары лихие попала.
На берег песчаный Любава выходит,
Свежа и прекрасна её нагота,
Алмазные капли узоры выводят
На теле её, Приоткрыты уста.
Внутри неё страсти вздымается всполох,
Вдруг слышит княжна позади себя шорох.
Она обернулась и видит: пред нею
Стоит незнакомец красы неземной,
В серебряном свете луны пламенея,
Он был — как она — абсолютно нагой.
Княжна к нему тесно всем телом прижалась
И страстной Любовью его упивалась...
Уж близок рассвет. Петухи прокричали,
Денница на небе лучисто зажглась
И молвил он ей (голос полон печали
И слёзы струились из радужных глаз):
“Пришла, моя радость, пора нам расстаться,
Мне дольше нельзя на земле оставаться.
Но прежде тебе мою тайну открою,
Навек уходя в свой далёкий чертог,
Который прозвали змеиной норою:
Я — Велес*******, ваш древний языческий Бог.
Увы, моё время давно миновало
И мне никогда не начать всё сначала.
Теперь у меня на тебя лишь надежда:
В тебе моё семя, ты скоро родишь,
И что б ни сказали тупые невежды,
Героем великим наш будет малыш.
Я вижу, я чую: наступит вскорь время
И хлынет на Русь кровожадное племя.
Тогда и покажет наш сын свою силу...
Но мне уж пора. А теперь — засыпай!” —
Головку княжна на песок положила,
Сквозь дрёму услышав:”Прости и прощай!..”
А Велес к прохладной земле прикоснулся
И змеем крылатым тотчас обернулся.
В тиши предрассветной мерцает Денница,
Туман нежно землю росою покрыл,
Лишь тёмная тень улетала к зарнице
Да слышен был взмах перепончатых крыл...
А утром Любава гадала-дивилась:
Как дома она у себя очутилась?
Неведомо, правда иль выдумка это,
Но глупо, бессмысленно спорить с молвой:
А тот, кто пойдёт против мнения света,
Поплатится тотчас своей головой.
Не будем же лезть понапрасну из кожи —
Нам правда люба, голова же дороже.
2
Несётся вперёд беспощадное время
И дети взрослеют, и старимся мы,
Сгибает нас лет непосильное бремя
И вот уже мы на пороге у тьмы.
А вот уже в Бозе давно мы почили,
Жалея о том, что неправиьно жили.
Но всё это к слову. Итак: дни летели.
Малыш, точно гриб под дождём подрастал,
Зубов у него — полон рот чрез неделю,
А месяц спустя уж на ножки он встал.
Хоть люди о нём невесть что говорили,
Его Православным обрядом крестили.
Его окрестили Всеславичем Вольгой.
Во время обряда он молча стоял,
В купель окунули — лишь фыркнул и только,
Затем всем на диво негромко сказал:
“Святая водица, дай мне возродиться!
Хочу быть как рыба, хочу быть как птица,
Хочу быть оленем, что по лесу мчится,
Хочу быть ужём и хочу быть орлом,
Хочу я в медведя уметь превратиться,
Стать зайцем, стать волком, стать рысью иль львом.
Но прежде стать Русским хочу Человеком,
Дай сил, надели меня ратным успехом.”
Всё это отнюдь не младенческий лепет,
Хотя и слетало с младенческих уст
И тех, кто был рядом, повергнуло в трепет,
Был бас благовеста задумчиво-густ.
С киота святая икона упала,
В купели святая вода закипала
И вдруг всполыхнула огнём ярко-красным —
Весёлым, небесным и чистым огнём,
Весь храм озарился свечением ясным,
Сверкая живым золотистым дождём.
Все те, кто был в храме, от страха дрожали
И вдруг на колени пред Вольгой упали.
А Вольга, которому отроду месяц,
С задорной улыбкой на них посмотрел,
Как смотрит с небес новорожденный Месяц,
И — смех его, точно бубенчик звенел.
(Забавней ещё не видал я картины),
Вот так и закончились Волги крестины.
А время неслось незаметно и быстро:
В два года он сам на коня залезал,
Резвясь и играясь с ним во поле чистом,
А в три на коне точно ветер летал,
В четыре стрелял очень метко из лука,
А в пять поднял меч без единого звука.
Учился он грамоте — Аз, Буки, Веди,
Считал, на зубок знал весь Божий Закон,
Лет в десять убил на охоте медведя,
Был очень силён, и хитёр, и умён.
От матери он унаследовал разум
И взял от отца остальное — всё разом.
С двенадцати лет жизнь его стала тайной:
Куда-то он стал по ночам уходить
Ему лишь известной дорогою тайной,
И как ни пытались за ним проследить,
Увы, безуспешно, напрасно всё было
И снова молва поползла-затрубила:
Мол, кто-то узрел в полнолунном сиянье,
Как Вольга Всеславич на землю упал
И львом обернулся и в грозном рычанье
Оленя, нагнав, на куски разорвал.
Он был и медведем, и зайцем, и белкой,
Оленем, ужём и букашкою мелкой.
Однако с рассветом он вновь превращался
В весёлого отрока редкой красы,
Который с прогулки домой возвращался
В умытые чистой росою часы.
И как бы Любава ему не пеняла,
Он слушал, но — всё повторялось сначала...
Всеславич взрослел. Вот ему уж пятнадцать.
Красивым, могучим он юношей стал.
“Пора бы, сынок, уж за ум тебе браться,”--
Ему чей-то голос в ночи прошептал.--
“Отбрось и забудь все былые забавы,
Тебя ожидает венец громкой славы.”
Чей это был шёпот? — Возможно, то ветер
В ночной тишине над землёй пролетел?
А может быть, песнь соловья на рассвете?
Иль, может быть, ужик в траве прошипел?
Однако, он Вольгу задел за живое
И с этого часа нет Вольге покоя.
Вот молодев добрых он всех созывает,
Устроив турнир богатырский для них,
Дружину и самых лихих собирает
Для ратного пира, для дел боевых.
В то время все знали — и малый, и старый:
В Кавказских горах зашуршали татары.
3
Потомки великого хана Чингиса,
Чего не хватало вам в ваших степях?
И вольная воля, и чаша кумыса,
И жён табуны что не год насносях.
Детишек чумазых повзводно рожали б,
И сами бы жили, и нам не мешали б.
Так нет же, нашёлся меж вами злой гений,
Крутого разлива монгол Чингис-хан:
“Поставлю Вселенную я на колени!
Весь мир будет мой! Уничтожу славян,
Особенно руссов безродное племя!
Да сгинет навек этих варваров семя!..”
Но вот, без труда завладев полумиром,
Скончался великий батыр Чингис-хан,
Для многих он стал полубогом, кумиром,
Но не для свободолюбивых славян.
Однако, с заснеженных склонов Кавказа
Смотрело на Русь око чёрного глаза...
Давно уже кони оседланы были
И зло ухмылялась татарская гнусь:
Они уже в мыслях своих победили,
Сожгли, растоптав, испоганили Русь.
Но гасит вода разгоревшийся пламень,
И коль есть коса, то найдётся и камень.
Водою и камнем был Вольга Всеславич —
Пятнадцатилетний безусый юнец,
Внук дряхлого князя и киевский княжич,
А кто же отец? — Неизвестен отец.
И вся татарва умирала от смеха:
“Безродный щенок! — То-то будет потеха!”
Смеётся лишь тот, кто смеётся последний,
Пословица русская наша гласит.
А хуже татарина — гостюшка вредный,
Который незваным придти норовит.
(А нынче в России ещё добавляют,
Что хуже татар лишь чечены бывают).
Хоть Вольга и молод,но всё же мужчина
И он не хотел оставаться в долгу:
“Пускай веселятся, пока есть причина,
А мы по-иному ответим врагу.
Прости и помилуй нас, Боже наш Правый:
Коль нас бьют по левой, то мы бьём по правой!”
Созвал он своих воевод и полканов
И с ними совет стал военный держать:
Мол, чтоб победить этих диких шакалов,
То нужно о них всё подробно узнать.
Потребно в их стан незаметно пробраться,
Разведать, разнюхать, во всём разобраться.
Кого бы отправить нам в эту разведку —
В бескрайние степи к Кавказским горам?
Кто здесь самый быстрый, кто здесь самый меткий,
Кто может подолгу не спать по ночам?
Ну, есть добровольцы? Чего ж вы молчите?
Иль Матушку-Русь защитить не хотите?
Вот так каждый раз — на словах мы герои:
“За Русь, за Державу не дрогнем в бою!” —
А дело пришло — за чужою спиною
Ховаемся, шкуру спасая свою.
Так было всегда и, наверное, будет:
Трус кровью чужой себе славу добудет.
Увидев своих воевод нерешимость,
Полканов и сотников явную дрожь,
Разгневался Вольга на их нерадивость,
Потом рассмеялся, промолвив: “Ну, что ж,
Я вижу, что дух боевой вас покинул.”
О землю ударившись,тут же и сгинул.
На месте его вдруг барашек явился —
Рога золотые, изящная стать,
Руном серебристым на солнце искрился —
Подпрыгнул и ну через степи бежать.
Вояки и рты в изумленье открыли,
(Ведь Вольга колдун — вы о том не забыли?).
Три дня и три ночи сквозь дождь и сквозь ветер
Бежал он к горам, выбиваясь из сил,
И вот, наконец-то, в лиловом рассвете
На горном кряжу изваяньем застыл.
Внизу, на равнине, сквозь хлопья тумана
Увидел он ставку татарского хана.
Вокруг ханской юрты татары шныряли
И множество с виду умелых бойцов
На борзых конях без конца гарцевали,
Охрана — не хуже охраны дворцов.
Сюда не проникнет ни конный, ни пеший,
Ни виды видавший дух горный, ни леший.
Но вольные птицы здесь всё же летали,
Здесь зайцы и белки не знали беды,
Татары вниманье на них обращали,
Когда пополняли запасы еды.
И вот, через час неприметною птичкой
На ханскую юрту присела синичка.
Внутри хан с женою своей находился
И с ханшею вёл деловой разговор —
Своими он планами с нею делился:
“Когда на Руси учиним мы разор,
Все русские нашими станут рабами,
А земли поделим мы между сынами.”
По внешности хан был до глупости грозен:
Широк, круглолиц, с бородою воклад,
Усы к бороде, взгляд угрюм и морозен,
Зелёный тюрбан, слишком пёстрый халат.
Обычный татарин — ни выше, ни ниже,
Да, был он ещё неестественно рыжий.
Жена же его — молода и красива:
Глаза — две звезды, полумесяцем бровь,
Нежна и стройна, да к тому ж прозорлива,
В движениях страсть, а во взгляде Любовь.
Но хан, этот гриб ядовитый в лукошке,
Был ласков к ней меньше, чем к псу или к кошке.
Супруга у мужа в ногах примостилась
И с нежностью в голосе молвит ему:
“Мой муж, господин, мне сегодня приснилась
Картина одна (и я знаю, к чему).
Вот эта картина: две птицы дерутся —
На смерть, не на жизнь, они яростно бьются.
И северной птичке, бессовестно-малой,
Могучего ворона сбить удалось
И ворон упал и разбился о скалы,
Я очень боюсь, как бы всё не сбылось.
Той маленькой птичкой волшебник был Вольга,
А вороном — ты... не прогневайся только.”
“О глупая женщина!”--- хан кипятится,--
“Все сны твои чушь несусветная, ложь!”
А ханша в ответ: мол всё может случиться.
На Русь не ходи, ни за грош пропадёшь...
Хан топнул ногой, тем и кончилось дело.
Синичка вспорхнула и прочь улетела.
Той ночью татары не знали покоя,
Сковал, обуял их неведомый страх:
То что-то пушистое, шустрое, злое
Им стрелы погрызло и скрылось в кустах,
То вдруг тетива оборвалась на луках,
То кони в предсмертных корячились муках.
По стану невидимый враг куролесил,
Играла тенями зловещая мгла:
Вон волк пробежал в направление леса,
Вон сокол вспорхнул и, расправив крыла,
На север, на Русь устремился отважно.
Дела у татар были явно неважны.
Вернувшись на родину, Вольга поновой
Собрал воевод на военный совет,
Он всё им поведал, сказав, что иного,
Как лишь наступать, у них выбора нет.
От сказанных слов отступать не намерен,
В победе своей он вполне был уверен.
Как с добрым отцом побеседовав с Богом
И благословенье Его получив,
Отправился Вольга с дружиной в дорогу
Сквозь мрачные степи на горный массив.
Все витязи вдруг обернулись орлами
И скрылись за перистыми облаками...
Кто видел когда-нибудь птицу без крыльев?
Нет зрелища жальче, страшней и... смешней:
Беспомощно скачет, измазавшись пылью,--
Вот так и татары без борзых коней.
Как волк без клыков, как без жала гадюка,
Таков и татарин без верного лука.
Хоть в стане татар и царило смятенье,
Всё ж стража исправно несла свой дозор,
Но как ни отменно татарское зренье,
Не принял совсем во внимание взор,
Что лагерь их просто кишел муравьями,
Ночная земля вся изрыта следами.
А в полночь — в лихое безвременья время —
Как из-под земли стали вдруг возникать
Могучие, все на подбор, стремя в стремя
Дружинники русские — конная рать.
За конницей вслед появилась пехота,
Кровавая им предстояла работа.
И вот началось басурман избиенье,
Татарскую саблю крошил русский меч,
За все их глумленья, за все преступленья
Летели татарские головы с плеч.
Татары под натиском русских титанов
Собрались все в кучу, как стадо баранов.
А Вольга тем временем к хану явился.
“Здорово живёшь, грозный хан,”-- он сказал,
“Вот, я к тебе в гости пришёл-напросился,
Чтоб ты, не дай Бог, нашим гостем не стал.
Чего ты трясёшься и кукишем сжался?
Иль ворон синицы простой испугался?
Тебя убивать просто так я не стану,
Нас Бог справедливый рассудит с тобой,”--
Взглянул он в глаза онемевшего хана, —
“Тебя вызываю на праведный бой.
Давай, выходи, не дрожи мелкой дрожью,
Проверим: сон ханши был правдой иль ложью?”
И бой состоялся — бой тяжкий, упорный.
Дрались сильный ворон и маленький птах:
Хан бился умело, а Вольга проворно,
Был молод один, а другой был в летах.
И вот русский меч, взрезав воздух, зловеще
Присвистнул... Сон ханши был всё-таки вещим.
( Урок для мужчин всех времён и народов:
Хоть мы наших дам кое в чём и сильней,
Однако душа их есть Голос Природы,
Они в своём сердце в сто крат нас умней.
И женское сердце вовек не обманет,
Глупец тот, кто это оспаривать станет).
Лишь только под утро закончилась сеча
И горы в кровавый окрасились цвет;
Для русских всё это явилось предтечей
Больших поражений и славных побед.
Уж солнечный свет над землёй заструился
И Вольга с дружиной на Русь возвратился.
Их церкви встречали малиновым звоном —
И стольный град Киев, и тёмная глушь,
И сына Любава встречала поклоном,
Ведь к ней возвратился не мальчик, но муж,
Над ними кружился орёл неустанно...
На сём и закончилась песня Бояна.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Закатное солнце в окно заглянуло,
Бояну в глаза шаловливо блестнуло,
Старик, петь закончив, вздохнул, замолчал,
Но голос его всё над нами звучал —
Красив, горделив и приятен для слуха,
Исполненный истинно Русского Духа —
Задора и светлой печали салют,
(Да, в мире моём так давно не поют...).
Вот чашу вина поднесла ему Лада,
(Ведь большей награды певцу и не надо),
Её осушил он, поправил усы,
Устами коснулся щёк Лады-красы,
С улыбкою светлой гостям поклонился
И скромно на лавке в углу примостился,
Украдкой вздыхая по тем временам,
Когда был красив он — и молод, и прям,
В сердечных делах мог с любым состязаться,
Любовью красавиц сполна наслаждаться,
А нынче, увы, он всего лишь старик,
Хоть светел его бого o бразный лик...
Народ стал как будто от сна пробуждаться —
Беседовать, спорить, шутить и смеяться;
Ещё четверть часа... ещё полчаса...
Звездами мерцали уже небеса
И Месяц рогатый, как чёлн в океане,
Как пастырь на тёмной небесной поляне,
С улыбкою строгой, но доброй пасёт
Вовек нескончаемый звёзд хоровод.
Народ уже с шумом наружу сочится,
Чтоб там, на просторе ночном, веселиться,
Затих, опустел этот сказочный зал,
Лишь старый Боян на скамье задремал
Да слуги тенями неслышно шныряли,
Остатки еды со столов убирали.
Я тоже остался, задумчив сидел
И думал про мой необычный удел,
О том, как хотелось бы здесь мне остаться,
Но надобно всё же в свой мир возвращаться,
Что завтра, как ветер развеет туман,
Я вынужден буду покинуть Буян.
Не стану описывать все свои думы,
Как я поначалу был очень угрюмый,--
Мне так не хотелось тот мир покидать,
А жить, и любить, и живя не страдать;
О том, как всю ночь я беседовал с Ладой,
Какой для меня это было отрадой,
Как с ней до рассвета по саду гулял,
Как белые руки её целовал;
Как утром на берег меня провожала,
И как на прощанье меня целовала,
Как в лодку я сел, и как парус поднял,
Как ветер попутный его раздувал.
Вослед мне смотрели прибрежные скалы,
Волна неохотно мой чёлн подгоняла,
Слилась с синем морем небесная высь
И чайки мне сверху кричали:
“Вернись!..”.
30.05.16.06.2000.
г. Пятигорск.
Бунаков А.
П Р И М Е Ч А Н И Я
*ВОЛЬГА ВСЕСЛАВИЧ — былинный герой, стоявший раньше на одной ступени с Ильёй Муромцем и другими былинными геро-
ями и по какой-то причине незаслуженно забытый.
**ОСТРОВ БУЯН — иносказательное название древне-славянс-
кого рая, ИРИЯ, где обитали языческие боги и куда, по-мнению
наших далёких предков улетали души умерших, что опровергает
теорию о том, что язычники не имели таких понятий, как душа,
Добро и Зло. Это такая же чушь, как и то, что до Кирилла и Мифо-
дия у славян не было своей письменности.
***ЯГАЯ — праобраз Бабы-Яги. У древних славян почиталась как Богиня — стражница лесов и покровительница лесных зверей.
Обладала очень привлекательной внешностью. А в более позд-
нем фольклоре, очевидно, под влиянием Церкви она преврати-
лась в старую ведьму — Бабу-Ягу.
****ТУЛ — русское название КОЛЧАНА.
*****ЛАДА — у древних славян Богиня, олицетворение Счастья, плодородия и зрелой Любви.
*****БОЯН — легендарный сказитель, певец, гусляр. Одним словом бард.
******ВЕЛЕС (ВОЛОС) — изначально змей — крылатое чешуйчато-волосатое существо, по-детски вредное, упрямое, капризное, эгоистичное и наивное. Страсть как любил принимать облик юношей и соблазнять девиц. Однако после того, как Перун-Громовержец довольно-таки жёстко вразумил его, он сделался настоящим Богом, защитником всех людей и домашних животных. Ещё его называли скотьим Богом.