Поехал Аввакумыч как-то на дачу, а нужно заметить, что на улице уже зима была. Без этого замечания дальнейшей сути понять не возможно. Снежищу кругом кучи, морозно. А дача богатая, пять комнат и погреб с верандой – от дядьки-покойника по наследству досталась. Дядька-то в бытность заведующим овощной кладовой был, вот добра всякого и заработал. А сам Аввакумыч подсобником на чулочной фабрике работал, пока ее в казино не переделали. Ясно дело, в казино подсобники не нужны. От фабрики пособию дали, а от родного человека дачу получил.
Так вот приехал, дачу натопил – душевно так стало. Самогонки полстакана по случаю… выпил. Самогонка с осени припасена была, литров сорок, из огородных даров поделанная. А тут, вдруг, казус такой – откуда не возьмись муха, да еще живая. Хотел по началу прихлопнуть муху-то эту, да решил, пусть живет, шибко не мешает.
Вскорости стал замечать Аввакумыч, что муха странная такая оказалась. Вроде, как понятливая. Он в комнату, она тут как тут. Он в другую и она почти следом. Так и стали вместе жить. Все не один в доме, да, и поговорить есть с кем. Тут, всякому понятно, без вежливости какое общение, то есть без имени. У него-то имя есть, а у нее нету. Вот и назвал он ее Нюрой. Иногда даже Нюрком и мухочкой величал. И о еде ейной задумался, ведь кроме огурцов соленых да самогону и жрать-то в доме нечего. Наскрёб ей повидлы из буфета в тарелку и по серёдке стола поставил, пусть кушает.
Вспомнился рассказ про лягушку, которая в красавицу превращалась. Неуж-то…. Да еще приметил, что она в основном по полу степенно бегает, а уж, если летает, то низёхенько так. По лету, помнится, мухи и по потолку, и по всякому…,и кренделя тебе в воздухе. Ну, прям не животная, а баба превращенная.
А мухочка около него вертится, чаще у штанов в том месте, где ширинка и все сесть туда хочет.
- Да, уйди ты Нюрка, срамница кака. Видишь, по калибру разные мы, не могу я с тобой…
- Жу,жу,жу…..
Днем с ней разговоры разговаривал. На ночь, правда, в ту комнату, где спать ложился, дверь закрывал, чтобы ненароком ее не придавить собою.
На четвертый день по утру вышел из комнаты своей, а Нюры и не видать. Позвал, не откликается - спит, видать, вон рань-то какая. А как на кухню вышел, тут сердце и оборвалось. Плавает тело Нюркино в банке из-под повидлы, которую еще с вечера водой залил для отмокания.
- Нюрок, да что ж ты наделала. Зачем же так-то. Одного меня бросила.
Схоронил Нюру в горшке цветочном, под лимоном, несколько лет назад засохшим и запил шибко. Сокрушался всё, что внимания и нежности мало давал ей. Возможно и поцеловать нужно было, а вдруг тогда… А у неё, как у баб многих, ждать видно мочи не было, вот она с нетерпения своего и утопилась и его одиноким оставила.