В издательстве фонда "Новое тысячелетие" вышла книга стихов "Метафоры" В книгу вошли около 1000 стихотворений. Книгу можно приобрести в магазине "Фаланстер" ст.м."Пушкинская" Б.Козихинский пер., д.10
* * *
Н.Р.
В какой-то миг быстротекущий
открыть нам в раструбе тюльпана
другой тюльпан - дикорастущий
из недр могучих океана.
Там в озаренье берег дальний,
поля пурпурные цветут,
и светел знак зодиакальный,
и звонки лепеты минут.
1962
***
Из сумрака гносеологий,
из древнего мрака небес
выходят бездомные боги
и прячутся где-то окрест.
В их крыльях заоблачных – иней,
но что провиденья верней?
Их путь – чарование линий,
сплочение новых морей!
1984
СТРАНА
Посмотри – раскинулась высоко
в кущах звезд великая страна,
зовы, зовы братского истока,
есть у мира родина одна.
Как Лицей и дантовы терцины,
в дни трудов, рождений или тризн,
нам в судьбе уже предвозвестимы
берега далекие отчизн.
Все нам здесь – от солнечного следа,
все нам здесь – надежда и урок,
как чертеж бесстрашный Архимеда,
обагривший эллинский песок.
1978
***
Над панорамой синих вод
увижу пурпурное небо.
Там – в глубине – смеясь и немо,
судьба кочевников зовет.
О, смерть – всегда ли расставанье?
И, в капле огненной биясь,
не та ли мощь и трепетанье –
души возвышенная связь?
И чья душа тогда очнется,
ступив звездою в хоровод,
когда волны последней взлет
меня томительно коснется?
1975
***
Клубился первозданно океан,
и твердь дымилась огненною серой,
свиваясь в смерче с жуткой атмосферой.
И в шуме затаившихся лесов
все тот же гул, все тот же ураган,
смиренный ритмом солнечных часов.
Путь осенен. Но смысл его не дан.
О, ясность мысли, контуры программ!
Пред выбором чей мозг не изнемог,
когда так мал отпущенного срок!
Но случай слеп, а замысел упрям.
Так не похож пугающий итог
на вдохновенье изначальных строк!..
Путь высвечен. Но смысл его не дан.
1971
НЕБО
Небо вокруг нас, небо!
Жизнь оборвется пустотой,
и зов мой поглотит пространство…
О поздний свет! Лишь образ донесет
угасших волн холодный мертвый отблеск.
1962
***
Созвездий зов – мистическая весть,
веленье мысли, мчащее над сводом…
Всю нашу жизнь – сравню я с переводом,
а подлинник – его нам не прочесть.
Раскачивают древо города,
вся мощь Земли в стремительном их росте,
и Божество, играющее в кости,
дает нам шанс у смертного одра.
Но будущность – как гений на помосте,
и палачей бесчисленна орда.
В безлюдный мрак над вымершей равниной
пылала высь тоской невыносимой.
1971
***
Скажите, кто в подзвездной мгле
был на пылающей земле?
Кто огненным крылом слагал
ее сверкающий кристалл?
Чей гений – ловок и горяч –
нам бросил сей чудесный мяч
сквозь сети дымчатых времен,
коварством тьмы не побежден?!
Ужель бессмыслен наш удел?
Он побывал и улетел?
Зачем же в душах начертал
неисполнимый идеал?
1984
***
Во мгле аналогий
и темных речей
чей образ навеян
природе вещей?
Двоилось неслышно
и тихо росло
глубин мировых
роковое число.
И вихрь одинокий
во тьме пролетал,
и холод глубокий
как жар обдавал.
Как сон и виденье,
удар и судьба,
кружила его
роковая строфа.
Господь сокрушался
и плакал над ним,
над этим несметным
числом мировым.
И тихо и плавно
над миром плыла
туманных идей
золотистая мгла.
1984
***
Н.Р.
Кто прав был – расставитель точек,
законченных логических систем –
или сторонник пауз, многоточий,
неразрешимых грозных теорем?
Вели мы спор...
Но там, над бездной вечного пространства,
мятежный дух, расправивший крыла,
ночной совой, Минервой гегельянства
срывался в даль с рабочего стола.
И в гуще тем, полемик и вопросов,
сомненьем опалив расчет творца,
как ледоход, вздымающий торосы,
он выступал от первого лица.
Но где-то там, в тумане бесконечном,
в какой-нибудь галактике спиральной
он был, наверно, все же человечней,
разумней, осмотрительней, печальней.
1968
АТЛАНТ
Черные волны
уходили к облакам,
нереальным, как базальтовые скалы.
Стрелки эклиптики,
искривляясь в водомерном стекле пространства,
отсеивали время.
Время Хеопса и Время Ксеркса,
Время Христа и Время Будды,
Время Пророков и Безвременье механических клик.
Я стоял,
удерживая равновесие.
Надо мной
возвышалась бесконечная пирамида,
и где-то там,
вверху,
окутанные энергетическими полями -
Вершители.
Я знал все.
Вывернутые четким рентгеном,
подрагивали тайные пружины.
Я видел с высоты мельтешащие точки,
дно трубок,
по которым двигались меченые атомы успеха,
изможденного ослика,
разрывающегося между тупиковыми решениями.
Так стоял я -
мощь планеты:
Атлант,
подпирающий Небо.
Пред лицом Господа,
в день воплощения бронзовых колокольчиков,
бесконечных, как опущенные в микромир секунды.
1965 г.
***
Раздвинь глухие шторы
и лист багряный тронь,
в хитиновых узорах
там плещется огонь.
И лампы Аладдина
повернуто кольцо.
И ярко опалимы
и руки, и лицо.
Над бездной хлорофилла
из вечной немоты
зеленые светила
нам блещут с высоты.
Там жизни вызов гордый,
пронзающий века,
и розовой аортой
пылают облака.
И жест ее отточен,
и взгляд ее упрям,
как этой звездной ночью –
багрян, багрян, багрян!
1971
***
Дремлет пророчество
в мирных полях
и одиночество –
в гордых лесах.
Только, быть может,
над гребнями гор
имя свое озарит метеор.
И прилетят из далеких миров
души когда-то печаливших слов.
И одиноко прочерченный след
нам принесет позабытый привет.
1984
БЛАГОДАРНОСТЬ ТЕЙАРУ
Тревожных музык лепет стихотворный,
туманных слов …Мерцайте, облака!
И взор твой устремленно-благородный
пронзает даль, где шествуют века.
Нетороплив, размерен, осторожен –
вот так философ к сонмищам систем
приходит в дом, и гений их низложен,-
мы чтим догадки новых теорем.
И кажется, развеяны химеры,
и стебель древа обратился в ствол,
и всею кроной в сводах ноосферы
стооким мозгом в пламени расцвел.
И дальше, вглубь, над стогнами Вселенной,
внедряясь мощно в сумерки пустот,
наш добрый друг, наш друг благословенный
готовит Разум в солнечный полет.
1971
***
Тот миг надежды угасимой!
Зачем в соблазнах полноты,
блистая подлинностью мнимой,
цветут эфирные цветы?
И в чешуе, и в дымке звездной
не то ль томление огней
над бесконечной, жуткой бездной?!
О проблеск жизни! – "Panta rei!"*
Ужели дух твой охранен
двуоборотной, мчащей сферой –
душой, тоскующей без меры
от сотворения времен?!
1976
***
I
Слышу печаль поднебесного сада…
Бруно, тебя отлучила монада,
нет ни собратьев, ни верных сестер!
Гений, удел твой – Вселенский костер!
Сбудутся грезы звездного мира!
Дантовы тернии, гордая лира,
вещие числа, радостный взгляд
брошены мощно сквозь сумрак преград!
II
Вижу знак я – и скорбно готов.
Будто свеча на ветру задрожала,
в дружеский круг утешительно звала …
Бедный наш светоч, всевидимый кров!
Дай мне свое утешение ночи,
этих полей серебристый нагар,
этот летучий и медленно-синий
легкий снежок и неслышимый иней,
вдруг зажигающий белый пожар.
Вслед за тобою я, Аллан Эдгар!
III
Мой бедный кров, ужель остыл
бесценный жар, и быстротечный
багровый маятник сердечный
надменный хлад остановил?
И вот опять по берегам
мой взор все так же бесприютен,
спешит в немое многолюдье
вслед изможденным старикам.
Бездомен вечности шатер,
но зримы рдеющие руны.
Что там – космические гунны
и вой звериный на костер?
IV
Звезда с звездою говорит
на языке молитвы древней,
когда далекие деревни
пустынный сумрак обстоит.
Но не забвенье и не горе,
не чуждый ход бездумных сил –
то мчит, играя, звездный Нил
и парус свой выносит в море!
Смотри, возносится свеча,
и вот уже от дома к дому …
Как эта исповедь знакома –
с рукой от лба и до плеча.
Играй, рожденный в звездном споре,
пылай, предведомый костер!
Над Галаадской чашей гор
немолчно огненное море.
1984
***
Мне приснился однажды - наверное - сон.
Там белела доска и чернел телефон,
молоточки стучали по сфере ядра,
и тянулись ко мне, вглубь меня провода.
Я услышал: с орбиты сошел электрон,
я увидел волчком завихрившийся звон,
закорючка кривилась, и морщился знак,
и пространство смотрело в меня сквозь кулак.
Но, быть может, не здесь - за десятой звездой
напряженный, усталый, но Некто другой
весь ушел в расшифровку бессвязных речей
перекрестков искусства и Млечных Путей.
1968
***
Если я мог бы возвышенно-просто,
выйдя на миг из обычного роста,
вам рассказать напряженно и тихо
протуберанец и солнечный вихрь.
Как нестерпимо, тоскливо для слуха
мечется мозг, покидаемый духом.
Будто на тайном полночном совете,
в зареве снов и за вьюгой кромешною
вы различали в изменчивом свете
образ далекий с улыбкой нездешнею…
Дух, устремившийся к звездному граду,
преодолеет любую преграду!
1960
***
Мерцающе – меж каменных пустынь,
дыханием – средь выжженных растений,
в нежданном повороте воплощений,
о ты, правдивый, сердцем не остынь.
На тех путях, где логоса следы
запутаны и преданы мытарству,
лишь вещий дух подобен Зороастру,
возносит луч предведомой судьбы.
На тех путях, где логоса печать
надломлена расчетливым безверьем,
нас поучают ловким лицемерьем
нести хулу и праведно молчать.
Прилежный ум развертывает числа,
и темный гений склонен угождать,
искать предмет возвышенного смысла
на тех путях, где хаоса печать.
Нет безотрадней выученной роли –
лишать свой ум участия и воли.
1978
ЧАСЫ
Когда я решил проверить часы,
выверить как-то свой собственный час,
стрелки засуетились, как муравьи,
скрываясь от глаз.
Циферблат,
как замкнутый некий знак,
сверкал сквозь хрусталик и лак.
Я подумал, что это возможно. И что
мы носим в себе производные тел -
просеяны будто бы сквозь решето
дыханья и меты мыслительных стрел.
Дыханья и меты мыслительных стрел,
как связи вещей, окружающих нас,
как самый обычнейший уголь и мел,
хранящий огонь динозавровых глаз.
Я подумал, что в сумерках звездной глуши
какой-нибудь птеродактильный гад
носил, как детеныша, клетки души,
глаза превращая во взгляд.
И может быть, задыхаясь и мучаясь,
Громадный и скользкий, оттачивал в семени,
вынашивал мой интеллект и живучесть,
погружаясь в пепельный вакуум времени.
Часовщик исследовал недра часов,
погружал во что-то блестящий ланцет…
Стрекотали колесики: тик-так, тик-так.
Был выправлен видимый стрелок разлад.
Как некий туманный и замкнутый знак
блистал и чернел на руке циферблат.
1967
***
Волк мыслит - человек жесток,
медведь - он неуклюж,
лиса - он хищник,
конь - эксплуататор,
собака - он хозяин.
А человек воскликнул: "Uber alles"*!
Я мыслю, очевидно, ergo sum**,
я бросил в бой свой синтез и анализ,
я покорил десятки глупых лун.
Я в центре встал, я есмь, я торжествую,
я диалектик, рационалист,
я открываю формулу любую
и сам срываю омертвевший лист".
Экспансия разумных во Вселенной,
но, может быть, и термин не случаен -
какой-нибудь планете суверенной
навяжет он зависимость окраин.
Вот он грядет, отвергнувший запреты,
и целится в какого-то "урода",
что жил себе на пастбищах планеты
и стал бы - как пришедшие - народом.
Но человек кричал: "Я торжествую!
Я мыслю, очевидно, ergo sum,
я всемогущ, я вас перелицую,
я здесь внедрю свой уровень и ум".
И шевелились там, над позвонками,
остатки шерсти или чешуи…
Неслышными и скорбными шагами
покинул Разум царствия свои!
* «Выше всех!» (нем.).
** следовательно, я существую (лат.),
1967
***
Я жажду безотчетно темноты,
неясных сил, какого-то движенья-
глаза смежив, вдруг высветить черты,
мелькавшие в тумане умозренья.
И кажется при выдохе, что пуст
мой мозг, и зрелище души ничтожно,
и все, что упадет из рук моих и уст,
так откровенно праведно и ложно.
Но берег виден, и жилье в тумане,
и отягченный ношею прилив
опять живет,
чтоб глубины мотив,
измучившись, вдруг выплеснуть волнами.
1967
***
Очевидны дни труда.
В этом пиршестве натуры –
грозной логики фигуры,
словно черная звезда.
Неизведан подвиг ратный,
и запретен ход возвратный –
плещет мертвая вода.
В поминании героя
это небо голубое –
утешение всегда.
В отрешенье сладкогласном
над сознаньем безучастным
воля разума – тверда!
1977
* * *
В глубине вещества
глионы свивают коварно
нить судьбы в неразгаданный свиток.
В лабиринтах - паденья и взлеты минут!
Там зверь слепоокий
пожирает кровавую пену.
1967 г.
ПОБЕДИТЕЛЬ
В темно-синей душе латимерий
так безоблачен, юн океан...
И с улыбкою зрит капитан
смутный образ отпавших империй.
И могучей своею рукой
гладит он бесполезные счеты,
спят подруги его, и работы
нет для духа его никакой.
Где ж его боевые машины,
где же недруги скрылись его?
От аидовых недр до вершины –
ничего!
Победитель над родом своим,
где же альфа твоя и омега?
Думу думает он – нелюдим
и последним ступает с ковчега.
Так проходят подобный маршрут.
Снова льды по стремнинам потопа,
Это мамонты тяжко бегут,
твердь колеблется – топот и топот.
1978
ЗВЕЗДА
Есть среди звезд желанная звезда,
планета с неизбежными морями,
и там, светясь, парят сверхгорода,
и зев пространств пронизан голосами.
Быть может, в недрах Млечного Пути,
в какой-нибудь неведомой спирали,
туманности…
- И в этот град войти нам суждено.
- Едва ли. Вы не учли, что скорости удел
фотонами, их свойством ограничен.
- Но удержался ли единственный предел -
фантазии? Вселенной органичен
закон: что мыслимо - реально,
точней, реальным может стать.
И мы не знали, побежит ли вспять
в каком-нибудь участке проведенье,
и будем ли вне летоисчисленья
свой прежний сон, смущаясь, догонять.
Вот что хотелось на сегодня знать. -
Но здесь меня настигло возраженье:
- Ну вам-то что,
пусть существует где-то
туманная звезда.
Не рыбы вы, чтоб нынешним рискуя,
мчать нереститься.
Нет, и не птицы вы -
в глухую даль
с привычного гнезда стремиться.
Зачем вам дальняя звезда? -
Но тайный глас: "Переселиться!" -
нас заклинал.
Есть среди звезд Желанная Звезда!
1967
***
В пространствах кипящих, меж звездами рея,
проносится молча комета Галлея.
И притчей, надеждой широт и экваторов,
все та же надежда в бессонных локаторах.
Как призрак, летящий межзвездною лодкой,
все ближе и ближе сиянье Когоутка.
Надежда и призрак. И руки "Скайлэба"
лелеют и гладят зовущее небо.
Надежда как Солнце! Ужель вероятий
нарушена вечность, табу и проклятий?!
И сказкой, прощеньем, томленьем былого
летит над Землею межзвездное слово.
И там, где влачили судьбу фарисеи,
межзвездное слово зовет и алеет.
Проносится ветер – могучий и свежий –
над лоном притихших пяти побережий.
Комета Галлея, сиянье Когоутка –
так млечною россыпью разум разоткан!
И пристально шарят тревожное небо
могучие руки другого "Скайлэба".
1973
ЭПСИЛОН
Открывается новая грань:
"Берега Добродушной Надежды",
и роскошныя пурпур-одежды –
словно маков гигантских гортань.
И корабль подготовлен к отплытью,
и налажены все паруса,
быть тому ли, иному событью –
предрешается в четверть часа.
На столе капитана блистает
неотрывным зиянием глаз,
будто птичек мелькающих стая, –
колыхающий разум компас.
Вот его отправляется стрелка,
вот уж падают крепи времен,
в недрах вакуума, как горелка,
рыщет в небе звезда Эпсилон.
И с мятежной улыбкой Астарты
дева странная стрелки ведет.
Вот уже разлинованы карты,
штурман спящий услышит расчет.
1978
***
Хоббиты, эльфы у дикого берега
с троллями бьются, к бессмертию движутся,
их письмена на скрижалях напишутся
неукротимою волею Терека
Музыки слышу движенье. Раскатами
горы и долы уже оглашаются,
вихри и гимны державно слагаются
там, где сверкают мечами и латами.
Вот и орлы над вершинами снежными
гордо парят над еще безмятежными,
тихо почившими в неге долинами,
в грезах заоблачных – непобедимыми!
Что нас влечет от удела вчерашнего
к этим огням, где надежды уставшего
гордо возносятся этой дорогою –
мерной, печальною, верною, строгою?
К этим чертогам, лишь небом рождаемым,
к грезам и негам – неприкасаемым,
там, где возносится символ созвучий,
этот невидимый парус летучий,
этот сиявший надеждою взгляд
над побережьем бескрайних утрат!
1984
***
Летающий призрак, чудесный корабль
несется на всех парусах.
Так в сфере полночной парит дирижабль,
неслышим в пустых небесах.
И солнца не видно, и звезды сокрыты,
и в люках задраенных – темь;
и вечен удел неизбежной орбиты
бессмертно парящих трирем.
Скитальцы предвечные, духи эфира!
Что ваш означает полет?!
И мертвенно-бледно лицо командира –
летит на врага звездолет.
1976
***
Что не спишь, мой товарищ пилот?
Кончился тяжкий удел ожидания –
вот и летит за предел обитания
смело влекомый тобой звездолет!
Вот и исполнен античный наказ,
споры софистов еще не утихли.
Вспомни, как мчались могучие вихри
и колыхался бессонный компас.
Вспомни, как там, в необъятных долинах,
странствовал, мчался и тихо парил,
грезил, смеялся легко и невинно,
будто ребенок, цветок-монокрыл.
Маленький, умный, но взрослого зорче,
как он смеялся, и как он парил!
Вот и его голубиный моторчик
сладость познания небу дарил.
Альфой, омегою нашего братства –
тот дорогой и единственный тост:
за небожителей этого царства –
воспоминание Солнца и звезд.
1984
***
Там, где сливаются чувства и тени,
посреди пышноцветной, взывающей к морю земли,
в царстве счастливых и гордых растений
видимы странных флотов корабли.
Выбросив ввысь марсианские кроны,
стройных деревьев колышется дол;
чей это мальчик, до боли знакомый,
мчит и играет, как юный Эол?
И говорю я: "Друг Навзикая !
Марс – это место нескучных людей,
вот облаков одинокую стаю
гонит кочующих душ Одиссей.
Помнишь, кружили тяжелые воды,
мчал, возвышался и падал прибой
той долгожданной зовущей свободы,
ясно мерцавшей над нашей землей…"
Что вспоминать? Разве мы не сумели?…
Разве без нас отошли корабли?
Рощи планет безмятежно шумели
над побережьями нашей Земли.
1984
МАГ
Ельдосу Кемельбекову
– Боже великий, Тот!
Пуст Абидосский храм,
пали рабы и скот,
смерть подступает к нам.
Боже, я здесь один,
смерть на моих устах.
В желтом песке пустынь
братьев небесных прах.
Время, мой брат и враг,
твой невозвратен миг! –
Старый халдейский маг
смотрит в небесный лик.
– Боже! – вскричал он. – Здесь
сын умирает твой.
Душу мою вознесь
нашей двойной звездой!
Там, за двойной звездой,
в космосе вечен град.
Боже, пребудь со мной! –
Мещет усталый взгляд.
Вечен его завет:
"Братья – кто был рожден!"
Разум, Душа и Свет –
крылья его имен.
1975
***
Н.Р.
По дорогам вольных электронов,
проницая мрачную темницу,
бродит по неведомым законам
крошечная огненная львица.
Вот она любуется потоком,
так легки надменные движенья.
Ей хвалу поют во сне глубоком
маленькие странные растенья.
Вот она коснется зорким взглядом –
и очнутся бедные растенья,
и взовьются мрачные громады
грозным стоном самоотреченья.
По своим неведомым законам
вольно ей – играет и кружится,
дремлет за полями электронов
маленькая огненная львица.
1987
ЧЕТВЕРТАЯ МЕРА
И птицы лёт над вечными снегами,
и горный кряж, что ввинчен в небосклон,
ощупывалось, мерилось умами,
и недр земных подспудные цунами
уже змеили ввысь антициклон.
И рдело солнце яблоком багровым,
и разбегалась ньютонова нить,
и строилось пространство, под покровом
четвертой мерой мозг учетверить.
А рыцарь спал. И мощь потенциалов
сгущала в уксус грозное вино.
Меч разрушался, трескалось забрало,
но было все судьбой предрешено!
1967 г.
БЕССМЕРТИЕ
Безмятежные отроки тайны не ведают,
прозвучит лишь однажды в священных устах,
кто же нас в эту ночь соберет, исповедует, –
только грозная боль, только слезы и страх.
Или горе ростков пред тоской увядания,
или ужас за тех, кто остался и ждет,
все мгновенья сочтет скорбный час испытания,
неизбежна воронка пустынных высот.
И неведомых красок восторг и сияние,
и небесных метафор пророческий строй
от вселенской тоски, от тщеты увядания
унесут в горний мир, осененный мечтой.
Эта нежность и сон, эта нега цветения,
эта лень неизменная царственных грез,
эта полная мощь и огонь воскресения
вознесут из забвения павший колосс.
Эта гордая страсть, откровения случая,
этот радостный зов необъятных глубин –
увенчают Орфея благие созвучия,
и Господни врата отопрет херувим.
1981
* * *
Мог ли глазами командора
не смотреть на чопорного Яго,
мышцами словесного отпора
смяв его холодную отвагу?
Мог ли я за гранью новых правил
не идти к дуэльному барьеру –
в гордой неизвестности и славе,
принявши безверие и веру?
Мог ли я на паперти глумливой
силу отрицанья не воссловить,
будто варвар, в мгле императива,
меч пассионарный не готовить?!
Эпилог оплакивать не нам ли
на путях всемирного Гулага?
Мог ли я, как этот мальчик Гамлет,
не искать убийственного блага?
1986
* * *
Потупя взор, брожу в опавшей роще,
навеет грусть осенний перламутр.
Модель сознанья виденного проще.
Тоску души не выскажет компьютер.
Минувших дней печальная завеса.
Вдруг странный звук раздался над рекою.
Могучий зов примолкнувшего леса
овладевал настойчиво душою.
Куда ты мчишься, огненная лава,
сметая дерзко честное жилище?
Предсмертный стон цепного волкодава
все звал и звал на наше пепелище.
О бедный друг, ты выстоял по праву –
высокий образ в жертвенности ищем.
И я бежал, бежал на пепелище,
свой вопль вторя стону волкодава!
1987
ПОЗНАНИЕ
Не я, поверженный, роптал,
кляня судьбу свою Гекубе,
так крылья мощные слагал
Икаром падающий Врубель.
Не я сдвигал в тщете ночной
безмолвно мчащие громады,
и зверь, пронзаемый стрелой,
не вопрошал моей пощады.
Не я был гордый фараон
с лицом раздавленного сфинкса.
Избегнув грозных похорон,
не я шутил водою Стикса.
Но с этих пор, как ворон мне
прокаркал имя роковое,
я вижу вмятину в стене
с ее сосущей пустотою.
Познал я токи дальних вод,
чертеж космический отлажен,
но - немотой обезображен
филологический урод.
Там утверждалось, развалясь,
нечто безмерное, пустое,
нечто ввергающее в грязь,
нечто ядящее и злое.
Нечто, могущее прослыть
соблазном горестной Гекубе,
вечно молящее – "Не быть!",
что нас, прельстившихся, погубит.
И там, под знаком топора
и тихой дудуочки-свирели,
стояла Брокена гора
и дымно факелы горели.
Там были все – и Меценат,
и Рим вскормившая волчица,
подземных вод ползучий гад,
и танцовщик, и танцовщица.
Ты в этой прорве поищи
тех, кто бесчинствует в ночи.
1978
***
Подступаем, летим, мы – герои и скальды-варяги,
горе гимнов трепещет в суровых устах
По кому эти черно-багровые вехи и стяги?
Бесполезные звоны немолчны, как страх.
Сила ядер еще неизбежна, как слава,
солнце древних гармоний в них гневно течёт,
ты дрожишь в облаках, непреклонна, сурова античная лава,
и Египет небесный стремится в последний полёт.
Слышу память эонов – бездомную, главную повесть –
наведёт солидарностью некогда бывших землян.
От завещанных тайн ты – высокая утварь и совесть.
И сигнал к пробуждению мыслящих дан!
09.09.2004
***
Пепел Клааса над нами, земными, тревожно стучит,
пульс рассудков подвергнут смертельной икоте.
В этом вихре обманов лишь тот коренной устоит,
кто от них отрешится к всеобщей работе.
Время Книги посмертий вершит свой геном.
Ты – крылатая вязь негасимого сердца.
Псамметих прозорливый крепит наш канон
на сказаниях бед и побед Артаксеркса.
Не на празднике мы, затевавшие тьму
оголтелых команд душегубов-пуристов.
Не для них, а для нас обольстили тюрьму
и вогнали в позор лихачей-оптимистов!
18.09.2004
ВИРТУАЛЬНЫЕ ДРУГИ
Александру Седых
Отмелькаются эрги событий,
странных чувств недоступен приём.
Обессвечены тонкие нити.
Наши мысли? Их молча ведём.
Но реальнее снов – менестрели,
убеждённым доступны права,
в глубине – восхождение цели,
в простоте – ключевые слова.
Это наши родные картины,
детских лет устремляющий свет.
Голубь вечности, волны, глубины,
обещанье духовных планет.
2003
***
Умут
Смерть – моя подруга, не из местных,
и не раз во взорах ты мерцала.
Ты поставишь впереди известных
новое заглавное начало.
Успокоишь и начнешь движенье,
но не выдашь тайны после встречи,
лишь тогда, когда начнётся пенье
я настигну смыслы новой речи.
Пусть для нас сужденье будет ново
и не всё расписано по книгам,
я войду в молчание сурово
и вернусь нежданно странным мигом.
Уж стучат решётки кочевые,
но зачем невидимости тренье?
Я найду дороги запасные,
зазвучит мое стихотворенье.
Очень давним, языку далёким,
там не ищет видимое око.
Отстранённо близким, одиноким,
но к тебе направленным потоком!
2004
***
Мы будем спать. В который раз
нам исповедовалась скромность,
сокрыв от посторонних глаз
неуловимую условность.
И свет явившийся велел
спешить туда, в поток созвучий,
где дальний берег розовел
еще надменней и летучей.
Где, отступив, редела тьма,
где в поворотах хрупких линий
преображались терема
за чередой воздушных лилий.
Ну что ж, дорогой кочевой
вслед за волшебной гексограммой
тебе, мой вечный верховой,
стремить свой замысел упрямый.
И невесомый стук копыт
расслышит тот, кто чутко спит.
1984
ЭПИСТОЛА
Привет вам, сестрицы и братцы!
Мы там – где легли динозавры.
О символы цивилизаций!
В камнях – наши крылья и жабры.
Вдали ратоборского шума
искусно за ширмой скрываться?
Наследники славы Перуна,
не должно пришельцев бояться!
В альпийских снегах Ганимеда
уж стяг предводителя блещет.
О чем вы, отцы-самоеды?
"Грядут непостижные вещи!"
2003
***
М.Е.Скорнякову
Разожгло пророческое слово
В смертной мгле магический костер.
Роковой безжизненный простор
гневом солнц окрасился сурово.
Вещий луч, заоблачное братство,
гордый знак прощающихся Анд...
Их завет – не скарб и провиант.
Их дорога – высшее пространство!
На призыв измученных сердец
ты грядешь невидимый истец
вечный странник, богочеловек,
звездных далей пламенный стратег.
Увенчанный розою жемчужной,
путь открыт небесному бойцу.
Что ему наш страх и долг ненужный?
Что наш грех Вселенскому Лицу?
1985
***
За муки, за труд и за честь,
за то, что из мира иного,
неси нерушимую весть,
как сон быстротечное слово.
Сквозь хохот, что смерти прямей,
и ложь, что еще неуместней,
в фантомах своих орхидей
озвучь незвучавшие песни!
Когда невозможно прожить
без имени, нам дорогого,
ведет нас незримая нить,
зовет нас нетленное слово!
1984
***
В.Р
Морями, лесами… "Аb оvo"*,
ты помнишь, как все началось,
когда неожиданно слово
земную подвинуло ось?
И в водах, живительно-славных,
и в травах, предельно густых,
росло оно гордо и плавно
без всяких еще запятых.
Был радостен, грозен, прекрасен
его побудительный гром,
возвышен, бесхитростен, ясен
его благовольный псалом.
Но знаем пределы иные,
когда неутешные ждут,
и губы его неживые
холодным огнем обожгут.
И лягут на всем Куликовом,
навеки умолкнут бойцы,
забытые Богом и Словом,
любимые наши отцы!
_____
* С самого начала (лат.).
***
О, книга Бытия. Она
была нам явлена однажды,
чтоб мы затем с усмешкой важной
ее пезрели письмена.
Се было Нечто. А Ничто
уже сворачивалось глухо,
пройдя двойное решето
диалектического духа.
Так разум гордо прозвучал,
развертывая хлябь и сушу,
стремясь к началу всех начал,
Единым обнимая душу.
И наблюдал в кругу светил
твердь с неземными городами,
мысль, опаленную кострами
по произволу диких сил.
О, эта книга Бытия,
ее непостижимый логос,
благих искусств могучий голос
и терний злые острия!
1975
***
В полночный час над книгой золотой
сижу впотьмах, как бы привороженный
незримым миром, звуком окруженный.
Нисходит он, сияющий, двукрылый,
всю боль дневную в памяти стереть.
Так призрак вдруг, неслышимый и милый,
дарует сон, чтоб тихо умереть.
И, сном объят, легко, обвороженно,
протянет спящий мускулы свои
в воздушный свет, в летящие струи.
Он там уже – для странствия рожденный.
Мы протягиваем руки –
что нам в этом тихом звуке? –
будто сонные струи…
В тьме и призраке пещеры –
там невидимые сферы
мечут быстрые рои.
Просим мы: "Благослови!
Сыну дай неизреченно
силу, зрящую мгновенно
обитания Твои.
Что нам в звуке этом властном,
будто служим безучастно?
В час полуночный внемли!
Протяни свои нам руки,
будто мы с тобой в разлуке,
как небесные струи.
Там серебряный папирус,
звезд бессчетных сонм и клирос,
там Начало излучилось
в тайне Духа своего.
Разум дай нам, чтоб мгновенно,
меж пределов сокровенно
оглядеть все естество.
Этот шорох, зов тревожный!
Отстраняя ужас ложный,
дай нам миг, для душ возможный, –
Воскресенья своего!
1975
***
Веду я труд свой, будто затаясь,
неторопливо, но и непрестанно.
Я – в имени святого Иоанна,
кому дана божественного связь!
Полночных сфер дыхание услышь,
и лепеты, и возгласы дубрав,
я здесь стою, где огненная тишь,
беспамятство трудом своим поправ.
И вечен зов немеркнущих морей,
призыв души заоблачной пригубь –
бесценный дар, залог Кассиопей,
о, размышлений огненная глубь!
Кто наяву грядущее узрит,
созвездья роз и белых хризантем,
и мысли взлет – как бы метеорит
в туманных далях "Книги Перемен"
1978
ПОЭТ
Судьба поэзии – в поэте,
как бой столетий – в сей земле,
тех двадцати его двухлетий,
как мощь, явленная планете
и вновь простертая во мгле.
Но тьма суровая закрыла
небесный логос золотой,
молчат далекие светила,
но жизнь его благословила
своей пречистою слезой.
Ему предведомы мгновенья,
и в дни жестокой пустоты
он слышит тихие моленья
и золотые песнопенья,
и предвещающие сны.
Но лишь коснется ненароком
струны печальной и простой,
душа возносится потоком,
и в этом облаке далеком
уж ясен логос золотой.
1978
***
Полночный град – строфа и монограмма,
пустынный Марс, ты, родственник Земли,
гекзаметрам пылающим внемли.
Скользит ладья в каналы Амстердама.
Строфический порядок освещен,
о чем молчат уснувшие кварталы?
И площади, как царственные залы,
хранят присягу избранных имен.
Вот отложился ямбом поворот,
какой истомой арки прозвучали,
служитель очарованной печали,
возносишь ты и скрипку, и фагот.
Вот распустились огненные розы,
о град ночной – таинственная сень,
кромешной тьме не ведомы наркозы,
но ускользает мыслящая тень.
Там облака, как озаренье мысли,
над стогнами звучащими повисли.
1978
ДЕТИ МЫШЛЕНИЯ
Дети мышления, мы – лучезарны.
Мысли моей коснись.
И в небосвод, океан планетарный,
в вечное понесись!
Душа первозданная, ты – метеор,
звон межпланетных лир.
Летите, летите – неведом простор
и переменчив мир.
На взлёте отбросили бренность оков
дочери и сыны.
Каждый из нас, лучезарных, готов
славить высокие сны.
Дети Вселенной, звездный эфир
нашей души – невесом.
Свобода, свобода - беспечен мир
тех, кто в него посвящён!
1999
* * *
Ты расплескал, компьютер,
знаков небесных сок.
Воля – схожденье сутр.
Горе метафор – шок!
Братство – удел пиита,
позы борцов – спираль,
смертным плащом увита
равенства диагональ.
В звонкие кубки бросали
чисел нагих елей:
суры двойных спиралей,
кратные руны полей.
1996
***
Вот крылья мысли. Разделить
как можем мы цветущий локон?
И, сдав отброшенного кокон,
мы приобщаемся парить.
О, сферы чистых благолепий,
едва виднеется исток!
Ты - возведение во степень
и воскрешающий итог.
Из темной бездны топологий
сияет радужного нимб,
покуда сумрачные боги
влекутся в праздничный Олимп.
Когда судьба виртуобразна
и рок вращает вретено,
под всеми пытками соблазна
с о м н е н и е присуждено.
Из всех имен твоих, Природа,
одно лишь истинно – свобода!
1978
***
Есть сила некая и тайная пружина,
которые познать нам суждено.
Сомнение – познанию равно.
Нас обстоит суровое число,
столь чуждое ноябрьскому сплину.
Вдоль грозных стен на голые каменья,
в участки зелени, в глухие пустыри
вдруг вздохами всплывут монастыри,
как пузыри воздушного творения.
И грезы узников, смиряющих года,
движенье цифр – томленье звездных братьев,
их голоса, мельканье черных платьев,-
слезами скорбными нам вынесет вода.
И что уж там венчает наш расчет –
свобода их, закованная в строгость,
их золотые чет или нечет,
мощь гения, бездонная убогость?
Не все ль равно? Вселенная течет!
Но ритмами и рифмами полна,
она кружит над мертвенным провалом!
Догадкой робкой, тусклым интегралом
в тетрадь поэта смотрит глубина.
Так с Моцартом соседствует Сальери,
и мукой цифр рассудок воплощен,
и мы влекомы к действиям времен –
в гондоле легкой, в проклятой галере!
1984
ПОСЛАНЕЦ
Анатолию Карпову
С небес явился мыслящий субъект,
для жал земных он был недосягаем,
и Божеством его мы называем
по разуменью запоздалых сект.
Когда затихнут гордые шаги,
безумства войн и гневы пониманья,
мы умолчим, что царствуем сознаньем,
что нас гнетут бессчётные враги!
Что ж, грозен тигр. Сверкает горячо
иная мысль рисунков виртуозных,
и волчий стон впивается в плечо
когда несемся в сумерках морозных.
Но будто нас, живущих, не корит
из дивной глуби взоры дельфинных,
их мудрый взор – отнюдь не динамит,
но плач судьбы поминок журавлиных.
Жирафа грация смущает колоннаду,
когда он тенью станет у дверей,
лишь смех вандалов жалит до костей
поэтов сон. О помраченье взгляда!
Мы не царим, о, други, но живем,
как шум дерев, завещанный планете.
Не побеждать, врываясь напролом,
а постигать желанное в запрете
Всеобща мысль и взмах духовных крыл,
Вселенский гений ими одарил!
2003
* * *
В помпейском небе мчатся ураганы,
спешат валы вселенского огня.
Я должен знать, что не случаен я -
жрец, рассудивший океаны,
раб, посягающий на твердь,
жнец, подрезающий обличья...
"Смерть оскорбителю величья!"
Когорт подземных страшная резня,
необозримо пограничье...
Но если кто-то изъяснит пространство,
предельный смысл Небесного огня,
не обессудьте, прошлое кляня.
Иную даль изъявит постоянство!
1963
С.Сарычеву
В неведомых далях и рощах,
где время как пламя грозит,
духовный предел возропщет
и ропот свой возвестит.
И прыгнут из атмосферы,
заоблачной высоты
надменных речей пантеры
на глиняные гурты.
И горестно сотрясется
наш мирный, покойный дол,
и вспыхнет иное солнце
над прахом вселенских сел...
Смиренные долы и дали
хранили небесный канон,
и волны, как думы, взмывали,
и длился магический сон.
Зеленые вечные кедры,
могучих огней янтари
на целые километры
восстроили алтари.
Возвышенней гор Непала,
играл и манил поток,
туманилась даль кристалла,
звучал путевой рожок...
1984
****
Иных уж нет, грохочет календарь,
мелеет кровь, и дышится распадом,
о подожди, помилуй, не ударь!
Мелькают дни, грохочет эстакада.
Услышьте нас, мы - атомы времен,
окончен срок, и занавес опущен,
услышьте нас, мы - род, мы - легион,
мы души ваши в прошлом и грядущем.
О ты, Афина мудрая, гряди!
Дай крыльям силу, вещая Паллада!
И просит мозг: "Быстрей, опереди!"
Мелькают дни, грохочет эстакада.
И тех ночей, пылавших надо мной,
надежд и жалоб ясное зерцало
рыданьем дня, оборванной струной,
разбившись вдруг, мне грозно прозвучало.
Что говорить - прагматик и дикарь,
парламент чахл - ни проблеска, ни взгляда.
Мелькают дни, грохочет календарь.
Рубеж времен. И дышится распадом.
1968
***
В этих мысленных порядках
появляется украдкой
потаенного печать –
семя, брошенное вспять,
в зеркала и глушь залива,
башня, выросшая криво,
чтоб вовеки не упасть.
Ну, а где рассудку взять
смысл, чтобы всегда отточен,
а поэт – не озабочен
мишурой цензурных дел?
В час, когда закат алел,
будто пламень погребальный,
зов молитвы поминальной
к звездным братьям долетел!
И коснется в день прилива
башен мирного залива
негодующая страсть.
И закроются навеки
скорбно выгнутые веки,
и уж каменная власть
минотавровой загадкой
в храме прежнего порядка
обнажит оскал и пасть.
1984
МЫСЛЬ
А. Ю. Савину
Надменен спор незрелых перемен.
Муж странствий – нем.
Он – черновик творенья,
и втянут в высь на поиски проблем:
в предвечный хлад, мятеж огневращенья.
Но кто возжёг пожар первопричины –
тождественность безумья и ума?
Творений взгляд, их жертвенность – от глины.
В экстазах звезд – печальная Луна.
О, корень жизни – свято сохранимый,
ты – зов картин мелькающего сна!
По склонам числ поднимется гонимый,
где в тайне мысль была порождена!
2003
ОКЕАН
А.А.Гусакову
Великое сужденье океан –
Вселенной мысль, волнующая берег.
Мы прячем страх, внимая городам,
беспомощны как сумерки истерик.
Но эту мощь познает звездочёт,
она подстать магическим расчётам,
когда из недр сознанье потечёт –
метафор вихрь. Мы встретим их с почётом!
Австралия, ты пробуешь абсент,
дарованный тебе, Благоговейнной,
так чист и свеж неузнанный акцент,
звучащий нам мышлением вселенной.
Какой еще предвидится контакт?
Раскрой глаза в лазурь небесной шири.
Всё остальное – гневы катаракт,
укор совы, заносчивость валькирий.
Гудит волна – от Марса до Луны.
влечёт рассудок разум сокровенный,
внимать ему мы все обручены.
Спеши к нему, творец проникновенный!
Там – рокот скал и царственна печать.
Здесь – робкий дол и паника во взгляде,
смешна во гневе старческая рать,
как спесь жрецов в комическом наряде.
Наполнит грудь могучий великан,
сметая пыль классическим магнитом.
Не умалён отливом океан,
но увлечён сознанием открытом!
2003
МИМЕСИС
I
Тяжелый лоб всей площадью надбровной
падет на грудь почти к разящим лапам,
и сотрясется стоном или храпом
пришлец несчастный, брат мой полукровный.
Вот антилоп бессчетные когорты,
их легкий бег неуследим в саванне.
И вижу я, пульсируют аорты,
багряный сок мне видится заране.
Как уяснить юдоль эту земную,
пугливый взор и жест любви игривый,
когда стою и, в гневе молчаливый,
к их глупой неге искренне ревную.
II
Траур объявят в песках барабаны,
звуки желанные вижу и слышу.
Я ли от них мимолетных завишу?
Смерти дары распростерты в барханах.
Все так безветренно, грозно и сухо,
воздух горячий играет крылами.
Взоры царящих – коварнее слуха.
Я горизонт попираю когтями!
Царственно встречу бесценную ношу,
знаю суровой планеты поверья –
каждому кость рассудительно брошу,
кровью омою я черные перья.
III
Посланцам Божьим – ни остановиться,
ни воспарить в космический туман!
Над всею твердью гневный ураган
и черный пепел в небесах роится.
Ужель вовек безрадостные дни,
чреда клевет потянется тоскливо
плести расчет. И слушать мы должны,
как мысли бьются скомканно и криво?!
Слепец-мутант подъемлет тяжело
свой бедный остов, правя неумело,
его рассудок – немощью свело,
и вдохновенье жизни – ослабело!
И день-деньской крылатый истукан
во мраке снов бессмысленно кружится –
ни вознестись в зиждительный туман,
ни лечь, ни встать и ни остановить!
IV
Трех голубей золотых воркованье,
трех кораблей, сокрушивших преграду,
нам заповедана эта триада
темным рассудком припоминанья.
Мчатся могучие духи фольклора,
им непреложны небес указанья.
Будто прибой отшумевшего спора,
гаснут в мерцающих далях сознанья.
Трассы ночные, мгновенье осколка,
неустрашимая участь пророка...
Слышал ли ты, как поет перепелка,
как ее песня любви одинока?
V
Странное помнится: в мглу окулярную,
в очи, где дымные звезды качаются,
вихри рассудков шутя поднимаются,
резко сменив оконечность полярную.
Что вы задумали, други старинные,
разве не мчимся над ямой бездонною,
чтобы принять к исполненью духовную?
В дар мирозданию – знаки нейтринные!
VI
Споры о долге ведут капитаны,
и закипает за якорем омут,
вижу, как входит в небесные станы
легкий, могучий, небесный дредноут.
Парус немеркнущий! Что за флотильи
ты поведешь в неприступные воды,
там, где над вихрями грозной свободы
света и мрака благое обилье?
В вечных садах одинокой Киприды
душ вознесенных благое богатство,
вздохов и слез благородное братство
новопленяющей Семирамиды.
Горний приют колоннадой украшен,
вьются пространствами библиотеки,
мирные сны отдыхающих пашен,
чистые, звонкие, быстрые реки!
Там - непостижные грани свободы...
Правьте на зов марсианской Киприды,
новым огням протянув волноводы,
наши сомненья, надежды, обиды!
Кануть как в Лету в манящем пространстве,
жертвою пасть на пути к Водолею?
Но интеллект разожжет постоянство.
Кто пламенеющей воли сильнее?
Быстры, как лани, твои страницы,
явлен жрецами надежды экватор.
Чья это тень уподоблена птице?
Ты ль обнимаешь далекого брата?
Горестным днем упаси иноверца,
дай ему, трезвому, резвые крылья!
Снова на север помчатся флотильи
к всполохам гордым пылавшего сердца!
VII
Где-нибудь в затерянном верлибре,
оглашая стих лесам и травам,
звонкие незримые колибри
славят мир своим полууставом.
Славят стихотворную Селену
в первозданном, чувственном тумане.
К зодчим умозрительным на смену
выбегут изнеженные лани.
Город грез в заоблачном убранстве,
в звездной неге нежатся колибри...
Сколько их, чарующих пространство,
в межпланетном Мыслящем верлибре!
VIII
За капризом асимметрий
различу в случайной фразе
зовы новых геометрий,
планы их разнообразий.
Но охвачены фотоны
скорбным плачем Ниобеи,
и в неслышимые стоны
распадаются хореи.
Разомкнутся, пламенея,
розы дня в небесной вазе,
утешая Ниобею
лунным сумраком фантазий.
IX
Кружа над полем, постигал лениво
могильщик зоркий начертанья поз...
Как сладок сон багряных тубероз –
субстанции поверженной разрывы!
Жрецов предвечных хладные персты,
напутствуют ушедших молчаливо...
По всей Подлунной скорбные кресты
веленье смерти чтут негорделиво!
X
Я слышу ропот царственной дубравы,
молебн тревожный отшумевших книг,
во фраке черном скучный гробовщик
стучит в помост поверженной державы.
Одним термитам крупно повезло,
приходит миг – всевластие микробов,
и прям их путь по граням небоскребов
сквозь неподвижно-мертвое стекло.
Единорог у башни Фараонов –
суровой кармы праведный итог.
Зачем не мчит со всех чугунных ног?!
Содом и мор – кипение нейтронов!
XI
Тайны вечери скорбные люди
провожают полет кораблей
от поверженных храмов прелюдий
к межпланетным потокам огней.
Воспарят голубые оливы,
ключ небесный хранит Водолей.
Свет мой, свет, светозарные Фивы
над пучинами дальних морей.
XII
Вечером дымным и шумным
в центре надменной столицы,
бродят нездешние птицы –
призраки в рубище лунном.
С падшими спорим умами
в замысле их многоточий,
машем своими крылами
в стаях безжалостной ночи.
Машем своими крылами,
бьемся в безжалостной ночи,
случай смеется над нами...
Кто в этой тьме непорочен?!
XIII
Колокольчик – тихий лепет,
дальний звук,
вечный круг великолепий
и разлук.
И протянута над нами
смыслов нить.
Миг благих воспоминаний
не продлить.
Переменчивых звучаний
краткий миг.
Долог путь припоминаний
Божьих книг.
1987
***
Благодарю учителей
за все немыслимые муки,
за все искусства и науки,
за Царскосельский наш Лицей.
Тебя я славлю, Геттинген,
и Лейден славлю, и Сорбонну
за вольность нашу и свободу!
Сим победиша прах и тлен!
Чтоб вторил чувству дух христьянский,
разлей хмельное, Дионис,
и звоном чаш благословись,
как наш Денис, Денис гусарский.
Наставники мои, я вас
в заветной памяти лелею…
Но сердце, блага вожделея,
ведет свой собственный рассказ.
1972
* * *
Ю.В.Рождественскому
Отправлюсь я в царствие готики,
где Юрий, Владимиров сын,
сзывает под сень семиотики
ряды боевые дружин.
Да здравствуешь ты, филология,
твоя беспредельная власть,
твои отношения строгие,
твоя неизменная страсть.
Там в рощах – легко и таинственно,
и в долах надежен приют,
и ведомо, Благо – единственно,
и не оскорбителен суд!
Меж рек и мрачнеющей местности,
за цепью возвышенных гор,
как Шамбалу – чудо словесности,
храни светозарный Фавор!
Восславим же, други лицейские,
меж старых и новых времен
те наши сады царскосельские,
высокий и светлый канон!
1983
В.В.Яхненко
Кто, наконец, узрит
джунглей, лесов санскрит,
очерком осветив
странный иероглиф?
Только понять успей
хмурую негу змей,
грозные Ян и Инь,
камней, дерев латынь,
странствий, цветов печать –
только успей начать!
Выйди сквозь этот шум
в шумы далеких лун!
Только тогда поймешь
искру огня и дрожь,
ту глубину основ
нам долетевших слов!
1984
***
I
В порывах исповедных дум
услышь морей извечный шум.
Когда волнуется прилив,
из глубины подводных нив
свет изумрудно-голубой
выносит к берегу прибой,
долины сна заполонив…
Видение почивших Фив
навеет купол золотой…
Ковчег над вещею водой!
II
О звездных синапсов следы!
Высоких символов ряды
ложатся тенью на экран…
Нимб размышления – багрян!
Отрадный огненосный сок
сомнабулический поток
преображает в скорбный звук,
являя знания недуг.
Таит небесный океан
незримый след духовных ран!
III
Подобен хаосу покой.
За этой мертвенной водой
не устремляй наш челн. Щедры
данайцев грозные дары.
Над покоренною землей
смерч исполинскою игрой
повергнет образ дорогой.
В последний раз небесный струг
помчит тогда на зов беды.
Уже отпущены бразды
во исполненье вечных мук!
Но смертный опыт – лучший друг.
IV
Погибнут гордые труды
в потоке мертвенной воды,
где в гребнях бесприютных волн
нерасторопен, хрупок челн.
– Но трудно без твоей руки
мне слышать алый ток реки.
Плыви в изменчивый туман,
покуда весел океан
и грезит в дреме золотой
путеводительной звездой!
Несут благие корабли
воспоминания Земли!
1984