ИЗ ПОЭМЫ «ЛЕТАТЬ!»
(пролог)
В морозную прозрачность февраля
дымы восходят зыбким парфеноном.
Москва по лету не тоскует зря,
пыхтит себе бензином и озоном,
а сверху небо стынет беспризорно
корзиной подсиненного белья.
Наискосок ползущий серпантин
проблемы абсолютно не решает.
Безлюдья НЕБА он не нарушает:
пилот один, и Божий Мир один,
и лишь подбрюшье неба оглашает
вороний грай из обжитых вершин.
Когда же на макушке лета, в сушь
лазурь распорет ножницами грома
и каждой порой ждешь нежданный душ,
добытый причитаниями кликуш,
вдруг озарит, что это все знакомо,
и, точно лазер взрезал глаукому,
прозришь: не залпом громовых «катюш»
природа огласила эту глушь,
а кто-то юный взмыл с аэродрома,
взорвал барьер – и оказался дома…
Какой восторг, пройдя сквозь камыши,
разбить веслом затон своей души!
1986
-----------------------------
ФЕВРАЛЬСКИЙ ЭТЮД
Над зимним городом, как толстое стекло,
Заголубела высь, а в ней возникли птицы.
Метель полночным ветром унесло,
И рампа солнца весело дымится.
Чернильный крокус утвердил свой цвет.
(Горшочек стоит сорок пять копеек!)
А горний храм сосулечный нет-нет
И прозвенит курантами капели.
Прищуришься, и выдержать едва
Янтарный свет – предощущение лета.
И не поймешь, кружится голова
Иль это раскрутилась вся планета.
1977
----------------------------
х х х
Несносна ранняя весна –
какая слякотная серость! –
но почкам кожица тесна,
а в сердце хмель и оголтелость.
Еще скворцы не прилетели,
в венце сосулек – каждый дом,
от легкой утренней метели
вмиг поседел металлолом.
Но в низком небе – шум крылатый,
кроссовками исчерчен парк,
и, хоть озябший вид у статуй,
а сразу видно – это март!
Блаженны, кто любить успели
пока не заглушил «Фантом»
чечетку радостной капели
и поцелуи под зонтом.
1983
------------------------
СРАЖЕНИЕ
Как танк сквозь щебень прет лопух,
репей за ним ползет пехотой,
скопив в боеголовках пух,
ведет артподготовку тополь,
воздев культяпки к этажам,
кусты упрямо гонят прутья,
по крупноблочным блиндажам
палят зеленые орудия.
В кострах осенних сожжены
их прошлогодние потери,
а дворники окружены,
и под напором обалдели,
но не сдаются – речи нет! –
как метлы на асфальте звонки
когда их армия чуть свет
метет ольховые лимонки!
1981
----------------------------
ЛЕТНИЙ РОМАНС
Благословен еловый бор
С сквозным березовым подмесом,
Где рыжик, груздь и мухомор
Таятся под густым навесом,
В косом луче слетает лист,
Как долгожданная записка,
И мелодичный пересвист
Звучит взволнованно и близко.
Под этой сенью ждет людей
Тревог и горестей забвение,
Здесь проживает Чародей,
А с ним покой и вдохновение.
Благословен еловый бор,
Свои шпили взметнувший к небу,
Живой торжественный собор,
Зеленый остров в море хлеба.
1974-1976
--------------------------
ИЮЛЬ
Еще рябиновые грозди
тщедушней,
чем у бузины.
Еще не выкованы гвозди –
прибить
пейзаж
к кресту зимы.
Но есть неистовство
в цветении,
отчаянный хмельной угар,
как будто
каждое растение
спешит явить
свой Божий дар.
И та же удаль
в ливнях грозных,
в сплошных потоках,
что ни ночь,
глухих
к любым упрекам слезным
в благом стремлении
помочь,
чтоб в темных склепах
корнеплоды –
слепые детища земли –
не чая солнца
и свободы,
легко и радостно росли…
1990
---------------------------
ЛЕТО В УБОРАХ
Есть понятие – «лето на даче» –
свод восторгов, находок, утрат…
В нем сквозь травы процежен
и схвачен
земляники крутой аромат.
В нем безделия пляжного прелесть
и прогулок пленительный труд.
В нем лесов затененная прелость,
где сквозь листья грибы так и прут!
«Цепкой стали противится рыба»,
«от опят невподъем кузова» –
где еще мы наполнить
могли бы
содержанием эти слова?
Сладко пахнет несжатой травою
по пути на белеющий пляж,
а вокруг раскатился волною
среднерусский щемящий пейзаж.
Как мотки серебристой ангоры,
разлеглось стадо осокорей,
у подножья селения Уборы,
близ жемчужины русских церквей.
Что нам пыль, комариные меты,
мухи, жажда, засушливый зной –
что все тяготы лета
пред этой
православной живой красотой?
Вспоминая зимою о лете,
вижу образ сквозь дымку ресниц:
без рубах загорелые дети
над кругами сверкающих спиц…
1987
-----------------------------
ЯПОНСКОЕ ЛЕТО
х х х
Нагретый вечер
кажется прохладой
после полудня –
раскаленной печи.
Чуть истеричная
японская цикада
зубрит
свой текст
в кулисах
нежной ночи…
х х х
Уже пообрублены мальвы
Цикады закрутили свое бесконечное динамо
Лето роскошествует
1997
----------------------------
А В Г У С Т
1
Август гонит вдоль канала
Паруса берез,
Бросил горсти бусин алых
В чащу диких роз,
По ветвям развесил четки,
Кисти – у вершин,
В плоть песка впечатал четко
След узорных шин.
Ночь – по бархату алмазы,
Утро – рос колье,
Смена дымчатых топазов
Солнцем в хрустале.
Две, ну, три недели блеска
Нам послал Творец…
Дождь опустит занавеску –
И всему конец.
1974
2
Я славлю буйство огорода
на склоне августовских дней…
Не видно гряд, царит свобода
листов, плодов, ветвей, корней.
Таившие свой нрав дотоле,
пообнаглели сорняки,
победно, как в колхозном поле,
полынь ведет свои полки.
Росистым утром строй улиток
ведет прокладку новых троп –
туда, где весь в паучьих нитках
державно высится укроп.
Чеснок, базилик и петрушка
ночами жадно пьют туман.
Над ними, в легких погремушках
крепчает маковый дурман.
В сыр издырявлена капуста,
забор обвили огурцы,
изящной шаровидной люстрой
венчает лук свои концы.
Колюч и дюже агрессивен,
крыжовник на подарки строг,
хотя в бочоночках массивных
медвяной брагой бродит сок.
Но и цвести еще не поздно:
в шершавых дебрях кабаков
горят оранжевые звезды
среди лоснящихся боков.
А флоксы радостных оттенков,
струя гаремный аромат,
полупрозрачной зыбкой стенкой
в дозоре осени стоят.
1987
3
Бабочки летают выше сосен,
не смущаясь тем, что тент небес
так неимоверно купоросен,
словно мало химии и без.
Словно мало крыльев зимородка
(вот уж купорос, так купорос,
а его лазоревая грудка
спорит с лепестками чайных роз).
Озорной ныряльщик и охотник,
мастерством коварнейших засад
овладел сей местечковый модник
миллионы лет тому назад.
С голой ветки высохшей ольшины
падает небесным камнем вниз,
и своей прекрасной половине
тащит показать добытый приз.
Головастенькие вертолеты
зависают в трепетании крыл
(их полет есть тоже род охоты,
только на кого, я не открыл).
Я и сам охоты не чураюсь
и настрополив когтистый хлыст,
причащаюсь утреннему Раю,
перед не добытой рыбой чист.
И вкушая прелести погоды,
я не устаю благодарить
щедрого Творца живой природы.
что судил мне это подарить.
1988
4
Подзапоздалый клевер
тянет к небу
ладошки
на обкошенной меже
и –
совершенству мира
на потребу –
сверкает,
как изделие Фаберже.
В розетки росные
разлит
небесный пламень,
и той же синью
полон
быстрый плес –
лазурь, лазурь,
морями и горстями,
зеркальный образ
утренних небес.
Восток в полнеба
расплеснул сиянье,
янтарь
вселенски
спорит с бирюзой,
а вдоль реки –
подбрюшьем мироздания –
лежит туман
в объятиях с лозой.
Трава еще мягка,
стерня колюча,
но влажным скрипом
мечен
каждый
шаг,
с реки –
другого тембра –
скрип уключин
доносится…
И радостна душа!
1989
-------------------------
ЛЕСНАЯ ДОРОГА
Спешит навстречу просека
в узорном сарафане,
пуховейшим из облачков
припудривая грудь,
а я ее обласкиваю
глазами, как губами,
и норовлю поглубже
за вырез заглянуть.
1974
-----------------------------
х х х
Бандит-закат
березовую рощу
залил тревожным
доменным огнем.
Вообще,
она была
еще зеленой.
Лишь ветвь одна,
у самой у вершины
была желта,
а мнилась апельсинной –
все по причине
позднего
багрянца.
Я ехал по шоссе
в своей машине,
со мной
мой школьный друг,
жена,
и три
грибами переполненных
корзины.
Так вот,
березовая роща эта
и эта ветвь
в закатном киселе
воспринимались
как напоминание,
что лето кончилось
и погрузилось в поезд,
и,
одолжив
у осени платок,
прощально машет мне
в своем окошке:
«Не забывай!
Увидимся не скоро…»
1977
----------------------------
РАДОСТИ ПОЗДНЕГО СЕЗОНА
Где больше неба мне – там я бродить готов,
И ясная тоска меня не отпускает
От молодых еще, воронежских холмов
К всечеловеческим, яснеющим в Тоскане.
Осип Мандельштам
Почему я не мог
молодой
этим всем насладиться?
Чтоб,
как сладкий табак,
по ночам
раскрывались стихи,
из-за лунных лесов
прилетала на зов
чудо-птица,
унести меня вдаль
пока не
прокричат
петухи…
Почему я не мог,
сжав упругие перья
в коленах,
облететь разомлевший
в испарине
Витебск-Париж,
чашу вод пересечь,
покружить
над золой Карфагена
и обратно –
в Европу –
юркнуть,
как воронежский стриж?
Почему с сединой
небо ближе
и чудо
доступней?
Я могу
майским ливнем
сирень растрепать
в декабре!
И впустить в себя мир,
и его отразить
целокупно,
и заснуть кувырком,
и воскреснуть
на светлой заре!
1988
----------------------------
КАЛЕНДАРИК
Памяти Георгия Оболдуева
Трескучая праздничность января
Раскисшие февральские сумерки
Звонкоголосая мартовская надежда
Подмороженные акварели апреля
Новорожденная майская свежесть
Грубоватые июньские ласки
Приятные чрезмерности июля
Пышная простонародность августа
Розовощекие ароматы сентября
Лоскутный октябрьский шелест
Отходчивые угрозы ноября
Божественная декабрьская аскеза
ФАЗЫ ГОДОВОГО ЦИКЛА
Хрустальное столоверчение весны
Ситцевая мануфактура лета
Многоцветная пиротехника осени
Пригородный травмопункт зимы
1991